Розы для киллера
Шрифт:
— Сама свяжусь, не беспокойся, Сережа.
— Неприятности будут, Анна Николаевна, печенкой чую. Похоже на заказное убийство, китаец за жену нас всех на уши поставит! А у нас, кроме перчатки, никаких улик…
Милиция, разумеется, не предполагала, что в деле имеется свидетель — продавщица Света из цветочного ларька. В тот раз, когда приятельница сообщила ей, что ее любовник прожигает жизнь в ресторане с какой-то бабой в песце до полу, Света поспешила в ресторан, чтобы устроить скандал, но по дороге одумалась. Неизвестно, пустят ли ее в ресторан, а если и удастся проскочить, то скандала устроить не дадут — просто вышибалы утащат в уголок и набьют потихоньку морду, еще синяков ей не хватало. Света решила проследить
В подъезд входили люди, ведь это был обычный жилой дом, Света замерзла и решила подождать внутри. Зачем она ждала, она и сама не знала, просто очень злилась на своего бывшего любовника. Она поднялась наверх, постояла немного у двери в квартиру, ей даже показалось, что она услышала какой-то хлопок — не иначе, шампанское открывают. Изнутри послышались шаги и скрип открываемой внутренней двери, Света нулей взлетела на верхний этаж и притаилась. Кто-то вышел из нужной квартиры и пошел вниз. Света выглянула из лестничного окошка и заметила выходящую женщину средних лет, скромно и неброско одетую. Женщина спокойно зашагала к автобусной остановке, а Света заметила, что она оставила дверь квартиры незапертой. Это было странно, во-первых, кто такая эта женщина — прислуга, что ли? Света прислушалась, в квартире царила абсолютная тишина, тогда она позвонила в звонок. Тишина была просто гробовая. И хоть внутренний Светин голос криком кричал, чтобы она этого не делала, Света решилась зайти в квартиру.
Через минуту она вылетела оттуда с выпученными глазами, моля Бога, чтобы никто не увидел ее на лестнице, и радуясь, что не сняла перчатки.
Я не спеша брела домой от метро. В последнее время я совсем перестала спешить. После смерти Людмилы мной овладела какая-то апатия, ничего не хотелось делать. Я через силу ходила на работу, через силу занималась домашними делами. Единственным существом, кто действовал на меня благотворно, был внук Ромочка. Поэтому вечера мы проводили с ним вместе, а его родители хозяйничали, если можно так выразиться. Однако в этот вечер дети ждали меня на улице с коляской. Оказывается, им надо было идти в гости, а я забыла. Мне вручили Рому, и дети помчались к метро. Внук сладко спал, даже соску выплюнул, поэтому я решила прогуляться еще немного вокруг дома. Потом я вспомнила, что Лизавета крикнула на бегу, что в доме нет хлеба, и решила перейти дорогу, чтобы забежать в магазин.
Зима в этом году была снежная, а снег в наших окраинных районах убирают редко, естественно, что коляска забуксовала. Я рассердилась, налегла на нее всем весом, коляска стронулась с места, мы вылетели на скользкую мостовую, и тут отвалилось заднее колесо. Колесо от Ромкиной коляски — это кошмар моей жизни, оно всегда отваливается в самый неподходящий момент. Колесо катилось прямо под надвигающийся грузовик, а на нас с Ромочкой по встречной полосе летел «мерседес». Чуть ли не на весу потащила я коляску через дорогу, не надеясь на совесть водителя «мерседеса».
Есть два типа мужчин. Одни всегда со всем соглашаются, другие все отрицают. Валерик со мной выбрал соглашательскую политику. Что бы я ни попросила, как бы я его ни воспитывала, он всегда вежливо улыбался и говорил:
— Да, Наталья Евгеньевна… конечно, Наталья Евгеньевна… обязательно… — и забывал о моих поручениях тут же.
А поскольку я не могла его контролировать и понукать, потому что вечно пропадала на работе, дело оставалось не сделанным. Скандалить и поносить зятя в открытую я не хотела, потому что он все же муж моей дочери и отец Ромочки. А то они разведутся, и я буду виноватой.
Пока я стояла, с тоской пытаясь сообразить, что же мне делать, ведь коляска на трех колесах да еще по снегу вряд ли поедет, кто-то тронул меня за рукав. Передо мной стоял ангел-избавитель в образе лохматого знакомого с таксой Ромой в одной руке и с колесом от коляски в другой.
— Вот, — сказал он, — оно почти не погнулось.
От умиления я прослезилась и погладила такса Рому по головке. Его хозяин уже сидел на корточках и пытался приладить колесо.
— Там такой шпенечек! — молвила я.
Лохматый издал какое-то нечленораздельное шипение, из чего я поняла, что шпенечек он нашел, и тот успел оцарапать ему палец. Кое-как приладив колесо, мой спаситель сказал, что до дому мы доедем, а там надо все сделать как следует. Тут я заметила, как он морщится и зажимает руку носовым платком, и на снег даже капнула кровь. Порез был глубоким, да еще колесо грязное, это чревато неприятными последствиями.
— Вам надо домой, руку перевязать! — заволновалась я.
— Успеется, — отмахнулся он, — и вообще, это левая рука, нерабочая. А вы одна до дому не доберетесь, я вас провожу.
Тут мы сообразили, что идти нам в одну и ту же сторону, и засмеялись. По дороге домой, пока мы осторожненько проводили коляску между сугробами, мой новый знакомый успел рассказать мне, что тещу отправили в больницу, состояние не очень тяжелое, но недели две она там пробудет. И теперь он вынужден мотаться сюда каждый день, чтобы гулять с таксой, потому что, с одной стороны, у тети соседи новые, незнакомые, а другие сами хоть и приличные люди и Ромку любят, но сын у них великовозрастный оболтус, так что ключи от тещиной квартиры доверять им никак нельзя. А еще к теще в больницу надо ездить хоть через день.
— Вас же двое, — удивилась я, — жена может в больницу съездить.
— Один я, — вздохнул он, — так уж получилось, жены нет, а теща есть.
— Простите, — смутилась я, — она умерла…
— Да не то чтобы, — лохматый досадливо махнул рукой, — в общем, нет ее, и все, мы разошлись.
Ничего себе, с женой разошелся, а тещу опекает. Я все больше симпатизировала этому человеку. Он снял темные очки и грустно на меня посмотрел. Синяк стал бледно-желтым и уже не так бросался в глаза. Но сам он был какой-то поникший, верно, и впрямь замотался.
— Идемте к нам! — решилась я. — Я перевяжу вам руку и напою кофе. Или чаем, если вы кофе не пьете.
— Сейчас, зимой, пью, потому что встаю не рано.
Интересно, что же у него за работа — сезонная, что ли?
— Я художник, — сказал мой новый знакомый, — предпочитаю работать при дневном свете.
— Правда, художник? Настоящий? — задала я глупый вопрос.
— Правда, — улыбнулся он. — Может, помните, лет пять тому назад была такая выставка, «Тринадцать», так вот я один из этих тринадцати — Пятаков моя фамилия.