Розы для киллера
Шрифт:
— Я их и не видел никогда, он меня сам в темном подъезде схватил и сказал, что нужно делать. Я в одном проходном дворе пакет беру из-за ящика, в пакете — конверт и две десятки. Деньги мне за работу, а конверт надо в почтовый ящик опустить. Вот и все, я их и не видал ни разу. Но он мне сказал, что следит за каждым шагом моим, когда я конверт иду опускать, так чтобы я не вздумал деру дать или что не так сделать.
«Все ясно, — подумал азиат, — не хочет сам у почтового ящика светиться. Однако надо проверить, может, это и есть нужный нам вариант».
— А что я по пьяни наболтал тогда,
— Пей, дедуня, ты свой стакан заработал. Только пойдем потом, покажешь тот двор, где тебе конверт оставляют, и ящик почтовый, куда письма носишь…
Дед Егорыч жадно присосался к стакану. Что там дальше будет — кто его знает, а водка — вот она, родная.
Получив свой натуральный гонорар, Егорыч повел нового знакомого хорошо изученными проходными дворами между Финским переулком и улицей Комсомола. Сначала он показал тайник, потом — почтовый ящик. Покончив с этим неприятным делом, дед искательно заглянул в глаза «благодетелю»:
— А как бы старику на опохмелку?
— А как же, — улыбнулся тот, — зайдем в подворотню — не хочу на улице кошелек доставать.
Глаза Егорыча радостно заблестели: сегодня у него явно выдался удачный денек. Он пошел за «казахом» в темную подворотню, полностью успокоившись и гадая, сколько тот даст ему от щедрот. В полутьме глаза «благодетеля» нехорошо заблестели. Егорыч почувствовал неладное и жалобно застонал:
— Ты что, парень, ты не хотел ли старика обидеть? Это я про опохмел так просто, не надо мне денег, раз тебе жалко, ты меня угостил — и спасибо…
— Извини, дед, — тихо ответил ему азиат, — больно ты много болтаешь. Мне рассказал про тех ребят, еще кому-нибудь про меня расскажешь…
— Нет, нет! — в панике воскликнул Егорыч. — Я — могила! Никому ни слова, ни полслова!
— А как же! — улыбнулся «благодетель» и молниеносным ударом руки сломал тонкую шею старика.
В понедельник мы с Владимиром Ивановичем решили пойти в галерею Аделаиды Верченых, я выразила желание посмотреть на его работы. Он сказал, что в понедельник галерея закрыта для посетителей и самой Аделаиды там не будет, так даже лучше, никто не помешает.
В воскресенье вечером, вволю поработав на компьютере, я уселась чистить перышки. Следовало привести себя в порядок, ведь завтра я иду на свидание с мужчиной. Я внимательно рассмотрела себя в зеркало и очень расстроилась. Всего тридцать восемь лет, а выгляжу как старая кляча! Морщинки возле глаз и одна на лбу, вместо бровей какие-то джунгли, физиономия красная после вчерашнего гуляния. Ногти слоятся из-за домашней работы, приличного маникюра не сделаешь.
— Лизавета! — крикнула я в полном отчаянии.
Дочь явилась с третьего зова, помогла мне выщипать брови и наложить питательную маску на лицо.
— Теперь решим вопрос с одеждой.
После бесплодных поисков, причитаний и торгов Лизавета разрешила мне надеть ее черные брюки и трикотажную блузку, потому
Лизка с завистью рассматривала мою талию.
— Грудь-то уйдет, когда кормить бросишь, а вот если будешь сидеть на диване как квашня, то так и останешься пышкой, — предупредила я.
Лизавета расстроилась, она и не подозревала, что такая толстая. Я еще раз перебрала шмотки и пригорюнилась. А вдруг Владимир пригласит меня на какую-нибудь презентацию? У меня же нет приличного прикида!
— Хороша я, хороша-а, — затянула я нарочно визгливым голосом.
— Плохо лишь оде-ета! — подтянула Лизавета так же противно.
На пороге появился Валерик с ребенком на руках и вытаращил глаза, глядя, как мы с Лизаветой, обнявшись, грянули хором:
— Никто замуж не берет собственно за э-это!
— Мам, а ты с кем идешь-то? — вспомнила дочь. — Неужели с тем лохматым?
— На своего-то посмотри, — притворно рассердилась я.
— Да ладно, встречайся с кем хочешь, мы тебе не запрещаем.
— Ну спасибо, дорогие детки.
Надо отдать должное Владимиру Ивановичу, он пробовал причесаться. Но волос было слишком много, расческе с ними не справиться. Я хотела было спросить, почему он не подстрижется, но вовремя прикусила язык — не успели познакомиться, а я уже делаю ему замечание по поводу внешнего вида.
Мы вошли в галерею, Владимира пустили как старого знакомого. Народа там было мало — два парня что-то перетаскивали и перевешивали, пожилая женщина в рабочем халате протирала стекла.
— Здравствуйте, Вера Сергеевна! — окликнул ее Владимир.
— Володенька, милый! — обрадовалась она. — Как там Нина?
— Все нормально, я вчера днем был, в конце недели обещали выписать.
Он познакомил нас, представив меня как добрую женщину, которая взяла к себе на время такса Ромуальда. Мы пошли было к тому месту, где висели работы Пятакова, там должно было быть три штуки, но я остановилась:
— Володя, можно я сама их найду?
Он удивился:
— Сегодня все перевешивают, подписей под картинами нет.
— Все же я попробую.
Я пошла вдоль картин одна, сама себе удивляясь. Зачем я ему такое предложила? Теперь опозорюсь, ведь я совершенно не разбираюсь в живописи. Самое ужасное, что я абсолютно себе не представляла, в какой манере он пишет. Может, у него женщины с глазами на лбу или по всему холсту разноцветные геометрические фигуры?
Лучше бы фигуры, тогда можно было бы говорить об удачном сочетании цветов, а вот если циклопистые тетки или синие покойники… Хотя, я слышала, такое сейчас не в моде, иностранцы не покупают.