Розы для киллера
Шрифт:
— Представляешь, теща, Нина Ивановна, очень просит привести тебя к ней в гости на чай.
— Господи! — не удержалась я. — Ну на что это похоже? Приводить знакомую женщину… к теще!
— Я тебя очень прошу. Не обижайся, она узнала, как ты заботилась о Ромуальде… это ее просто покорило… и вообще…
Что значит «и вообще», я не поняла, но уточнять не стала, все эти двусмысленности мне надоели. К теще я решила пойти, потому что женщина я самостоятельная, что мне чужая теща? В конце концов, у нас с ней есть общая симпатия, я имела в виду Ромуальда, по которому успела соскучиться.
В назначенный час Володя как ни в чем не бывало позвонил в мою дверь. Идти было совсем близко — в соседний
Квартира у нее была такая же, как наша, но, поскольку жила она в ней вдвоем с Ромуальдом, мне показалось, что у нее гораздо просторнее. Ромуальд приветствовал меня такими бурными ласками, что я даже умилилась. Нина Ивановна усадила нас на кухне, по-простому. В одной вазочке лежало домашнее печенье, в другой — замечательное брусничное варенье, мое любимое. Я сама не заметила, как рассказала Нине Ивановне про своих троих Детей. Я постаралась покороче — уложилась в две чашки чаю.
В самом разгаре чаепития неожиданно завыл Ромуальд. Володя посмотрел на него с укоризной:
— На что это похоже, не даешь людям спокойно посидеть! Неужели не сможешь потерпеть, пока мы закончим?
Ромуальд дал понять, что не может больше терпеть ни минуты. Володя вздохнул и пошел одеваться.
— Нельзя мучить животное, выведу его минут на десять. Я тоже встала было, но Нина Ивановна меня удержала:
— Они скоро вернутся, а ты посиди со старухой, налей мне еще чая, а то вставать тяжело.
Этот неожиданный приступ старческой беспомощности меня умилил — только что она крутилась по кухне как заведенная, почти что летала, а тут вдруг чашку чая сама налить не может. Ох, уж эти мне маленькие хитрости!
Дверь за Володей и Ромуальдом захлопнулась, я налила Нине Ивановне очередную чашку чая и положила себе на блюдечко солидную порцию варенья.
Нина Ивановна начала как бы издалека:
— Золотой человек Володя. Повезет той женщине, которой он достанется.
От неожиданности я поперхнулась вареньем:
— Нина Ивановна, вы меня простите, но ведь уже как бы повезло… вашей, между прочим, дочери.
— Маргарита — дура, — коротко и веско ответила Нина Ивановна, — счастья своего не оценила. Достался хороший человек — держись за него и не егози. А ей легкой жизни захотелось!
Я сидела — ушки на макушке, боясь хоть слово пропустить: Нина Ивановна заговорила на самую животрепещущую тему. Поощрительно поддакивая и с живейшим интересом заглядывая старушке в глаза, я ждала продолжения.
— Конечно, не богато они жили… да кто сейчас благоденствует — только жулики да бандиты. Так не в деньгах же счастье! («Да, но без них, — хотела я вставить, — тоже не сахар».) В общем, собралась Маргаритка и уехала на заработки в Германию. Она ведь тоже художник. Сперва-то писала да звонила — не очень часто, но все же. Все, мол, хорошо, еще немножко денег заработаю да и вернусь. Но деньги ведь как вода соленая — чем больше пьешь, тем больше жажда мучает. И вот она — то, говорит, к лету вернусь, то — к осени, а уж и осень прошла, и зима, и весна. И снова лето, а ее все нет и нет. А то стала Герберта какого-то поминать. Я ей по телефону и говорю: ты что, вертихвостка, устраиваешь, какой еще Герберт! Тебя муж дожидается, золотой, между прочим, человек! Ну ей возразить-то нечего, она и стала звонить все реже да реже. Я Володе и говорю: поезжай ты в эту Германию, кулаком стукни да забери жену обратно. Что она там себе позволяет!.. Не знаю уж, что они там сами между собой решили, только Володя мне и говорит,
— Так вот и живем. Он меня навещает постоянно. Так сын-то не каждый о матери заботится, как обо мне зять.
— Так что же, от дочери вашей давно никаких вестей нету?
— Да уже год, считай, не писала и не звонила.
— Может, случилось с ней что-то?
— Нет, милая, ничего с ней не случилось, недавно художник один знакомый был там проездом, — так все, говорит, у нее хорошо — и дом есть, и машина, и Герберт этот самый. Совести только нету — бросила мать и мужа, ни слуху ни духу.
История про Маргариту мне понравилась, однако надо будет еще над этим подумать, не все так просто. Одно только меня занимало: как Нина Ивановна сумела договориться с Ромуальдом, чтобы он так вовремя запросился на прогулку?
Я думала, что Володя проводит меня до парадной, но он поднялся за мной в квартиру. Лизавета укладывала ребенка спать, зять в коридоре пытался по телефону писать отчет по лабораторной работе, обстановка для приема гостей была не самая подходящая, но Володя не уходил. Он топтался в прихожей и вздыхал, пришлось провести его в комнату.
— Ну что, — выдавил он из себя, — обсудили с тещей мою семейную жизнь?
— Она сама начала, — смутилась я, — я специально не расспрашивала.
— Знаю, — вздохнул он, — это она из лучших побуждений, хочет мою личную жизнь устроить, виноватой себя чувствует из-за жены.
Он так и сказал — жены, не бывшей жены, а, так сказать, существующей. Все ясно — страдает от ревности и оскорбленного самолюбия, не может ее забыть. Но при чем здесь я? Он поймал мой выразительный взгляд, устремленный на компьютер, действительно, мне бы надо еще сегодня поработать, и поднялся.
— Я пойду, — на лице его отражалась неуверенность, — но мне не хочется от тебя уходить.
Мне уже начинало все надоедать, поэтому я потихоньку теснила его к двери, не забывая придавать лицу вежливо-доброжелательное выражение.
— Мы еще увидимся, дорогой, обязательно.
Он уперся спиной в закрытую дверь, взял меня за руки, положил их к себе на плечи, потом крепко меня обнял и поцеловал.
Что ж, все мои домыслы относительно сексуальных меньшинств можно спокойно отбросить. Поцелуй был достаточно страстным и абсолютно мужским, хотя немного странным. Но во мне он пробудил только одно чувство: я дико разозлилась. Очевидно, все же у Владимира Ивановича не все в порядке с психикой, потому что, когда мы были у него дома в тишине и покое, он от меня шарахался. А здесь, когда за дверью в два голоса орут зять и младенец, он вдруг лезет целоваться! Пока я размышляла, как мне реагировать, этот ненормальный отпустил меня, опрометью бросился в прихожую, схватил свою одежду и ушел, не сказав ни слова попавшейся ему навстречу Лизавете. Лизка выразительно на меня посмотрела и покрутила пальцем у виска. Я только махнула рукой.
Уже лежа в постели, я поняла, почему его поцелуй показался мне несколько странным — все дело было в бороде.
Через два дня они с Ромуальдом встретили меня после работы.
— Привет, — обрадовалась я, — а ты что такой грустный, неприятности?
— Ага, — кивнул он, — и у меня тоже.
— А у кого еще?
— У Аделаиды, ее убили.
Я посмотрела на него внимательно и увидела, что он не шутит. После моих наводящих вопросов он рассказал, что Аделаиду убили позавчера, когда мы с ним были в гостях у Нины Ивановны, зарезали ножом и вроде бы ограбили.