Розы для проститутки
Шрифт:
Быть может: сладко грезить о волшебной розе, на три четверти созданной моим пылким воображением – было для меня проще, чем общаться с реальной девушкой.
Со дня похода в театр на «Антигону» – у нас со Снежаной установились странные отношения. Как ни неопытен я был в «делах сердечных» – а понимал: это не отношения парня и девушки.
Каждый раз, когда я встречал покуривающую на замусоренном дворике университетского корпуса Снежану – та улыбалась мне. Вроде бы – по-особенному тепло. Мы – как аристократы – обменивались
– Как спалось?..
– Да как-то не хватает сна. Ненавижу, когда лекции начинаются в восемь тридцать…
– Я тоже… терпеть не могу… Я в интернете на кинематограф.ком читал, что скоро на экраны выходит драма про вторжение Александра Македонского в Индию. Сходим в кинотеатр посмотреть?..
– Было бы здорово… Нам пора: лекция через две минуты.
Иногда нам случалось поговорить об античной или о мировой литературе. Снежана изумляла меня. Она – как свои пять пальцев – знала греческих героев: Персея, Тесея, Геракла… Так что я чуть дрожал от страха опозориться – перепутать Клио с Медузой Горгоной. Еще Снежана прекрасно разбиралась в творчестве западноевропейских писателей – от Мопассана до Голдинга. Тут я был полным профаном. И только слушал – открыв рот и хлопая глазами.
Я мог бы тоже блеснуть – заговорив о писателях тюркских и иранских. Но я удерживался от этого. Повторю: в нашем отравленном ксенофобией обществе не привечали все восточное. Даже в киосках быстрого питания продавали исконно славянские кулебяки – а не беляши, как когда-то. Вдобавок, мое увлечение стихами Навои, Физули и других – казалось мне чем-то интимным. Это был прекрасный мирок – оазис нежности и любви среди пустыни жестокости и делового расчета. Мирок, куда я не хотел пускать посторонних…
Да – не настолько меня тянуло к Снежане, чтобы я приоткрыл перед ней душу.
Мы сходили еще на четыре свидания. Я сводил Снежану в кино – на тот фильм о войне Александра с индийским раджей Пором. Побывали в театре: на «Медее» Еврипида и на водевиле современного раскрученного драматурга. Разок просто посидели в кафешке.
Я думал: пока мы полулежим на мягких диванчиках за квадратным столиком, пьем душистый зеленый чай и налегаем на крабовый салат и хрустящие булочки – мы разговоримся. Получше узнаем друг друга. Между нами установится тесная связь.
Но на деле все получилось совсем не так. Слова приходилось тянуть, как тонкие – то и дело рвущиеся – нити.
– Какой твой любимый цвет?.. Зеленый?.. А у меня – голубой. Тебе в детстве нравилось какое-нибудь животное?.. Бурундук?.. Оригинально!.. А мне тигр и – ты будешь смеяться – баран. Как тебе «Медея»?.. Да, по-моему, тоже ничего…
После каждой встречи со Снежаной – вернувшись домой – я, как верующий Библию, открывал томик Низами или Джами. И читал, взахлеб читал стихи о прекрасной тюрчанке – представляя личико Малики.
К развитию отношений со Снежаной я относился как к своего рода долгу. Так я
Я видел, как на экране: мы со Снежаной обвенчаемся в старинной церкви при большом скоплении гостей. И заживем, как порядочная семья из не самой нижней прослойки среднего класса. Я буду трудиться (просиживать штаны) в какой-нибудь юридической консультации. Возможно, получу права на вождение – буду ездить на работу на взятом в кредит авто.
Снежана тоже будет работать – пока не забеременеет. Мы произведем на свет парочку глазастых спиногрызов. Дальше – стирка пеленок, приучение деток к горшку. А там и тревоги, когда чада первого сентября энного года пойдут – с цветами и пузатыми ранцами – в первый класс.
Жизнь – как сериал с заранее известным сюжетом.
А Малика?.. Она растаявший мираж. Кубок сладкого вина, который ты едва пригубил. Как я говорил: лучше синица в руке… Но мечтаешь-то даже не о журавле, а о жар-птице!..
Пусть мы со Снежаной наплодим деток. И пусть потом у нас будут пухлые щекастые внуки. Все равно – даже скрюченным дедом с дряблой кожей, у которого торчат из ушей и ноздрей седые волоски – я буду помнить Малику. Мне не надо носить на груди узорный мешочек, куда зашита мягкая черная прядь моей тюрчанки. Я сохраню образ милой в своем сердце. Может и хорошо, что мы с Маликой никогда не увидимся. Она останется в моей памяти вечно юной – подобной опрысканной росою алой розе.
В сто тридцать шестой раз перечитывая Рудаки, Низами или Джами, я – дряхлый старик – снова почувствую себя пылким молодым Меджнуном. И мне покажется, что восточные классики писали о Малике.
Мне по-прежнему снились яркие эротические сны. В двух снах из десяти я срывал лифчик со Снежаны. А в остальных восьми – предавался дикой огненной страсти с Маликой. Мое мужское естество бунтовало. Требовало утоления. Очнувшись после таких сновидений – я чуть не плакал. Почему, почему жизнь не сказка?.. Почему я не могу быть с девушкой, чьи блестящие агатовые глаза и родинка у нежных губ меня околдовали?..
Иногда мне хотелось стать грубым косматым неандертальцем с крепкими ручищами. За волосы схватить Малику – одетую в символическую юбку из пальмовых листьев – и уволочь в пещеру.
Но – увы!.. Я не был троглодитом. Я и Малика – не свободные дети природы, а два атома постиндустриального общества. Мы опутаны – как сетями – тысячами условностей, на которых держится лицемерная цивилизация.
Оставалось встать с постели, сунуть ноги в шлепанцы и топать в ванную. Умыть лицо и почистить зубы. Потом подкрепиться на кухне разогретыми в микроволновке вчерашними бабушкиными пирожками. Влезть в брюки, свитер и ботинки. Накинуть куртку и ехать в университет, бормоча под нос мантру: «Учеба – твоя работа».