Розы в снегу
Шрифт:
Какая душная ночь! Катарина вытерла пот со лба и сняла платок. Ее длинные волосы упали на стол. Ветерок, залетевший в открытое окно, тотчас принялся играть поседевшими прядями. Никто больше не видит волосы, которые доктор Мартинус так любил гладить… Катарина вздохнула.
Будь она в Лейпциге, уж она-то, даже не смысля ничего в законах, сумела бы призвать этого господина к ответу! И пусть сколько угодно обзывают ее склочной и скандальной бабой — брань на вороту не виснет.
Но каков Ганс! Юрист… Своими тонкими изящными руками будет он брать
Крик ночной птицы… Наверху, у студентов, тишина. Может, кто-то и сидел до сих пор за учебниками, но большинство молодых людей не отличалось прилежанием — в основном они старались обратить на себя внимание Марушель и даже откровенно ухаживали за ней. Да, тому, кому она достанется, повезет с женой. Но она еще так юна. Пусть подождет. Вот бы отец закатил скандал, если бы до его уха дошли подобные слухи. Наверное, он бы… Как тогда с племянницей Леной… Ну и гроза была…
Так много воспоминаний. Вот здесь, у стола, склонившись над Библией, сидел Круцигер. Рядом с ним — Лютер. И она, Кэте, частенько покидала кухню, где служанки звенели посудой, приходила в кабинет и стояла у окна. Да, она уходила из строгого царства Доротеи, где галдели дети, где ветер завывал в печную трубу… как и сейчас.
Два молодых человека в светлых одеждах внезапно появились посреди комнаты.
— Что вам нужно? — спросила Катарина строго.
Они улыбнулись и глянули один на другого.
— Разве вы не узнаете нас, фрау доктор?
— Да, Припоминаю… Вы приходили…
— Вы сидели тогда у постели больной Ленхен.
— Вы взяли мою дочь с собой!
— Мы взяли ее к Небесному Отцу.
— А теперь вы за кем пришли? Нет! Оставьте мне детей! Не отнимайте у меня последнего. Господи, помоги!
Молодые люди замолчали и, продолжая улыбаться, отступили к двери.
Катарина вскочила.
— Ах, это вы, герр магистр?
Меланхтон, точно черная тень, стоял у стола.
— Прошу прощения, фрау доктор, за столь поздний визит. Я стучал, но вы, очевидно, уснули.
— Вот, можете прочитать! — Катарина протянула ему письмо и принялась нащупывать рукой свечу. Но Меланхтон сказал:
— Я не могу дольше здесь оставаться. И вам тоже следует собираться в дорогу — чума!
Катарина отрицательно покачала головой.
— Это необходимо, — тихо, но твердо продолжил Меланхтон. — Ваш дом тоже в опасности. Завтра весь наш факультет перебирается в Торгау. Мартин уезжает с нами.
— Мои дети решили остаться.
— Значит, Пауль не едет?
— Нет.
— Тогда и я остаюсь.
Гром гремел над Эльбой. Луна полностью исчезла в темном грозовом небе. Меланхтон беспомощно поднял вверх руки:
— Укладывайте вещи!
Дверь за ним захлопнулась. Неоторое время Катарина еще слышала, как он шел по дому, затем вернулась мыслями к странным посетителям.
Потянуло сквозняком — холодный ветер дохнул на Катарину и резко захлопнул окно.
—
Крики наверху, шаги по лестнице.
— Фрау доктор! У Якоба жар! Может, взглянете? У него на лице — красные пятнышки.
— Мама! — Мартин стоял в комнате. Маленький светильник едва освещал его лицо. — Мама, — голос юноши дрожал, — неужели это чума?
«Боже, как я устала…»
***
Осенний туман плыл над Эльбой. Его длинные пряди заползали во двор Черного монастыря. Две телеги стояли там, готовые к отъезду. Одна для тех немногих его обитателей, что решили остаться. Другая — для членов семьи Лютер.
Катарина, кряхтя, поднялась по ступеням на второй этаж. Из сундука, стоявшего у окна под ее скамьей, достала принадлежности для шитья и очки Лютера. Эти сокровища она спрятала в складках своей широкой юбки. Перед тем как выйти, остановилась в дверях.
Свет раннего утра проникал сквозь толстые стекла окон. В углу сверкала изразцами печь. Пол чисто выскоблен. Деревянные панели потолка искусно разрисованы. Это она, своими руками, самим присутствием своим привнесла уют в полуразрушенное здание монастыря.
И теперь опять в путь! А ей так хочется остаться, посидеть у стола. Там, где сидел герр доктор, держа перед собой раскрытую Библию… Почему все наново — по разбитым дорогам, она и дети… Будь она на свете одна — осталась бы, обязательно осталась бы. Но третий раз чума в доме — это слишком.
Дверь с легким скрипом закрылась. Как могла быстро, Катарина сошла вниз. По каменным ступеням прошуршали ее юбки. Тишина стояла в покинутом монастыре. Женщина заперла входную дверь на засов и бросила прощальный взгляд на каменные сиденья, расположенные по обе стороны портала. Все уже сидели в телеге. Утренний ветер играл гривами лошадей. Пауль с важным видом держал вожжи в руках.
— Оставь это, Пауль, не балуйся.
Старый Урбан залез на передок телеги и Пауль послушно подвинулся. Не без труда взобралась Катарина в повозку. Марушель махала рукой студентам, находящимся во второй повозке. Серое небо начало светлеть на востоке.
Когда телега рывком тронулась, Катарина плотнее закуталась в платок. Холодный пот проступил у нее на лбу, несмотря на осеннюю свежесть. Женщина смотрела прямо перед собой. Старая груша во дворе роняла первые листья.
Торгау, декабрь 1552
— Марушель, уже утро?
— Нет, мама, еще глубокая ночь.
— Ах, как болит, как везде болит! Господи, Иисусе Христе, избави меня от боли! Если бы я могла шевельнуться… Дочка!
— Да, мама?
— Что сказал врач? Никакой надежды, не так ли?
— На все воля Божия — вот что он сказал.
— Если бы я могла сама ходить в уборную… Неужто у меня все кости переломаны?
— Я помогу вам, мама. Принести ночной стул?
— Нет, нет, дочка, спи. Мучаю тебя только… Не могу сомкнуть глаз. Будто адский огонь горит во всех суставах. И вместе с тем так холодно…