Розыск продолжать
Шрифт:
Все было учтено, только Веры дома не оказалось. Оказалась мамаша, которая уже вернулась с ночной смены, пила чай и собиралась поспать.
— В Москве Верка, — сказала она. — На работу к нам оформляется, на завод, так что не беспокойся.
— И что это она в Москву зачастила? — спросил я, чтоб хоть что-нибудь спросить.
— Вот и я говорю: зачем суешься, раз у тебя парня отбили и ты доселе ревмя ревешь? Где, говорю, твоя женская гордость, чего ты обратно к своей Люське лезешь?
— А мне говорила: мол, у тетки ночует.
— У Полины, сестры моей, все верно. А Люська — это соседка Полины, оторва не дай бог, прямо тебе скажу. Моя дура своего парня с нею знакомит — похвастаться решила, а перед кем! Та, подлюка, его тут же и сманивает. Сейчас парни в большой цене. — Она выразительно глянула
— Это когда Володю Пухова убили? — спросил я, и сердце мое замерло.
— Нет, это уже второй раз, а тогда Володька еще живой был. Арестовали вы его, что ли, вот моя Верка и помчалась новостями делиться.
Почему Вере необходимо было сообщить счастливой сопернице, что арестован местный паренек? Арестован по пустячному делу, в сущности, хулиганству и отпущен по причине практической недееспособности. И тоже вдруг поехавший в Москву, где я так бездарно потерял его. А не потому ли я его потерял, что Пухов в тот вечер спешил не на Центральный телеграф, а в Сокольники? Милор, с которым был связан Вовочка и, возможно, Вера: не его ли отбила коварная Люська?.. Все это мгновенно пронеслось у меня в голове, но спросил я об ином:
— Вера, поди, сильно переживала, когда Володю убили?
— Переживала, — вздохнула Звонарева. — Два дня ревела: за что, мол, за что? А потом в Москву ринулась. А правда, кто убил-то? Нашли?
— Случайность, — скорее по наитию, чем с какой-либо задней мыслью сказал я. — А Милор, значит, к Люське переметнулся?
— Кто?
— А парня Вериного разве не Милором звать? Неужто спутал я?
— Юрием его звать, — почему-то с упреком сказала мать. — Выдумали Милора какого-то, а мы с иностранцами не водимся. Юрий, это точно.
— Это какой же Юрий? Мастер спорта, что ли?
— Чего не знаю, того не знаю. Может, и мастер, только мне не докладывал. Дурам докладывают, а не матерям.
На этом и кончилась наша беседа, но я почерпнул из нее многое. А главное, если таинственный Милор и впрямь был убийцей, то сделал он это из боязни, что Пухов наведет на него милицию. Не расскажет о нем, а наведет на него: отсюда вытекало, что тогда меня засекли. Засекли и сразу же отсекли того, за кем я шел... А если к тому же предположить, что Милор и Юрий — одно и то же лицо, то Вера Звонарева остается теперь последней свидетельницей, которую предусмотрительный преступник постарается отправить вслед за Вовочкой. Перехватить его тут, в поселке, невозможно, потому что неизвестно, кого хватать, когда и откуда он к нам нагрянет. Значит, следует познакомиться хотя бы с тем, кого отбила у доверчивой Веры коварная Люська, соседка тетки Полины. А адрес тетки был записан в несолидную ученическую тетрадочку в первый день моей работы участковым уполномоченным.
И на этот раз я своему непосредственному начальнику докладывать не стал: Сорокопут окончательно разуверился в моих следовательских способностях, запретил заниматься чем-либо, кроме матрацев, которые больше никто не вспарывал, и я вместо объяснений подал ему рапорт с просьбой отпустить в Москву на консультацию с врачами («...страдаю хрипами»). Старший лейтенант Сорокопут прекрасно понял, чем страдает его подчиненный, но сделал вид, что во все поверил, и отпуск мне разрешил.
Еще в холодной полупустой электричке я с удивлением обнаружил, что с момента первого обнаружения бессмысленно расчлененного матраца непрестанно, днем и ночью думаю только о преступлении. Выстраиваю версии, пытаюсь исследовать их, выяснить причины и следствия — оказалось, что все это постоянно жило во мне, не отпускало ни на минуту, но только на пути в Москву я ощутил цепь этих размышлений как самую главную из всех видов работ по розыску преступника. Во всяком случае, для себя я вдруг открыл, что анализ преступления, поиск, кому оно выгодно, почему и кем совершено, и есть творчество следователя, все остальное — служба. Отрезать пути отхода, окружить, обезоружить, взять — задача вторичная, плоды бессонных ночей следователя — результат, а не процесс.
Если бы в холодном вагоне в мою голову пришли бы только эти горделивые соображения, о них не стоило бы и вспоминать. Они не пришли — они промелькнули, наполнив новым приливом сил и верой в себя, а пришло
Можно допустить один шанс против ста, что гость генерала Симанчука, а тем паче убийца, не значится в списках призовых стрелков, но стреляет превосходно. Где тогда он будет тренироваться? В подмосковных лесах? Вряд ли, там слишком людно, а стрельба всегда привлекает внимание. В тирах, к примеру...
Стоп, стоп, тиры. После войны в московских парках произошел форменный бум этих самых тиров: всем хотелось либо хвастаться своей стрельбой, либо научиться хорошо стрелять. Мода войны, ее странные рецидивы, оставшиеся в народных развлечениях. А во всех тирах за точные попадания выдают премии. А Юрий, к примеру, — никто пока не связывает его с убийством, но проверять надо все, без всяких исключений — так этот Юрий неравнодушен к хорошеньким девушкам (правда, судить приходится пока только по Вере Звонаревой), и парни нынче в цене, как сказала ее мать. А какой парень не хочет удивить девушку? Значит, тот, некто, который обязан тренироваться, чтобы поддерживать себя в форме, наверняка выигрывал призы, если приходил с девушкой в тир. Ну, а если не приходил? Убийца предельно осторожен, если убивает дурачка только потому, что несчастный этот дурачок оказался в поле зрения милиции. Отличная стрельба всегда может стать уликой, и умный преступник не станет демонстрировать ее даже из мужского тщеславия. Такой тренировкой занимаются без свидетелей, на глазах у равнодушных заведующих этими стрелковыми точками и... мальчишек. Их всегда полно в тирах — и из бескорыстной любви к стрельбе, и из никогда не покидающей их надежды заработать или выпросить двугривенный на собственный заветный выстрел. Я и сам совсем еще недавно был мальчишкой, чтобы забыть тот совершенно особый азарт, который охватывает тебя, когда ты ловишь на мушку желтый кружок какого-нибудь ушастого фанерного зайца. И уж если кто попадает в подобную цель без промаха, тот надолго остается в потрясенной мальчишеской душе: в этом смысле мальчишки куда более надежные свидетели, чем даже глазастые и очень наблюдательные девицы.
Мастер спорта — Милор — Юрий: один человек, два человека или три? Милор — для убитого, Юрий — для Веры, мастер спорта — для владельцев вспоротых матрацев: где связь? Допустим, Вера и Вовочка связывают Милора с Юрием, допустим. Допустим также, что вспоротый матрац в определенной степени объединяет мастера спорта с Пуховым и его Милором. Опять допустим, но не более того. Это пока допущение, а не факты. А факты... Тут я достал сложенную пополам ученическую тетрадочку и записал, хотя в электричке трясло немилосердно:
«ЮРИЙ» — знает Пухова и Веру. Променял Веру на Люсю. Почему?
«МИЛОР» — знает Пухова, подарил ему губную гармошку и, вероятно, обучил романсу. Заодно дал нож, запугал и велел зачем-то вскрывать матрацы.
«МАСТЕР СПОРТА» — ходил по дачам, пугал владельцев уголовниками, рекомендовал подготовить оружие. Зачем? Чтобы по реакции определить, есть ли таковое на даче.
«ИКС» — отлично стреляет. С расстояния почти шестидесяти метров попал в заплатку на шапке Пухова. (Кстати, кто и по чьей просьбе пришил эту заплатку?) Ловок, силен, хладнокровен: после убийства вскочил на ходу в проходящий состав, что совсем не так просто.