РПЛ 2
Шрифт:
– Вот уж пустомеля! – воскликнула я сердито. – Кабы бесы могли пролезть в ноздрю или в ухо, то мы бы все уж давно померли! Кто ж сможет спать, заткнув нос и уши?
– Мало же ты знаешь о бесах! – вскипел Харль. – Моей тетке из Виббельна в ухо как-то залез черт, когда она уснула на проповеди, и жил там припеваючи до самой ее смерти. Она частенько слышала, как он предсказывает погоду, причем почти никогда не ошибается. Я своими ушами слышал, как она ругается с ним, когда мы с матушкой гостили в ее доме! Тетушка говорила с ним с утра до ночи, ох и болтлив был тот бес! Всем известно, что такая беда случается с людьми, которые согрешили. Не поклонился храму –
– В жизни не слыхала такой бессмыслицы! – вскричала я, позабыв обо всем на свете. – Знаешь ли ты, что дядюшка как-то в Олораке лечил от звона в ушах самого настоятеля храма? Вот уж был благочестивый господин, который бы лучше нос себе откусил, чем заснул во время службы. Однако ж и у него в ушах временами стоял такой шум, что он не слышал ни слова – только повторял, что это демоны справляют праздник в преисподней и звонят в колокола!.. Уж не думаешь ли ты, что в его ухе поместилась бы дьявольская колокольня? Если твоя тетка не ополоумела на старости лет, то попросту слышала, как говорят под землей бесы, и никто не влезал в ее голову!
– 10-
Хорвек, чьи брови поднимались все выше и выше, не дал Харлю ответить на мою речь, которую, как мне казалось, оспаривать смог бы только истинный невежда – настолько ясны и понятны были доказательства моей правоты. Однако не успела я поблагодарить бывшего демона за то, что он меня поддержал, как он знаком приказал умолкнуть и мне.
– До сих пор я думал, что пережил самые тяжкие испытания в своей жизни, - сказал он задумчиво. – Но только что мне показалось, что лучше бы вернулись те времена, когда я не слышал человеческих голосов. Правильно ли я понимаю, Йель: ты не желаешь, чтобы твой юный друг нынче же утром попал в руки чародейке?
– Нет! – я почти вскрикнула, ведь перед моими глазами встал бледный Мике, покорно следующий за ведьмой.
– Стало быть, ему придется уйти из дворца до рассвета, - Хорвек кивнул. – Но для того, чтобы ему это удалось – пусть умолкнет, иначе я сверну ему шею прямо сейчас. Удивительным образом вы дополнили друг друга, и ваше общество стало решительно невыносимым.
Я обиженно засопела, однако спорить не стала, да и Харль поостерегся подавать голос.
– И впрямь, милостивый сударь, - не преминула заметить госпожа Вейдена, - они говорили такое, что слушать благочестивому человеку грешно. Благодарю вас за то, что прекратили этот низкий спор.
– Ох, да ведь бес не вылезет из уха только потому, что о нем не вспоминают! – не удержалась я, и заслужила безболезненный, но обидный подзатыльник от Хорвека.
– Знал бы я, что иду сюда затем, чтобы выслушивать еще одного нестерпимого болтуна-невежду, то трижды подумал бы, помогать ли тебе, - сказал он без особой злости, и я прикусила язык. Действительно, мы пришли сюда за портретом, но из-за досужей пустой болтовни я успела позабыть о своей главной цели.
Однако при ближайшем рассмотрении картина показалась мне ровным счетом бесполезной – никаких тайных знаков, указывающих на то, что в рисунке спрятан ответ на мои вопросы, я не нашла. Мои глаза видели только все то же красивое лицо госпожи Вейдены, казавшейся на картине чуть более горделивой и властной – быть может, из-за серебристо-серого платья, напоминавшего отчего-то доспехи. Оно не походило на те наряды, что обычно носили богатые дамы в Таммельне. Пояс был завязан по-иному, низко на бедрах;
– Отчего здесь изображен такой чудной наряд? – спросила я у госпожи Вейдены, набравшись храбрости. – Неужто так одеваются в столице?
– Не знаю, - она растерянно смотрела на картину, словно видя ее впервые. – Не вспомню, говорила ли я об этом с Огасто, но, кажется, он объяснял, что так принято наряжаться в его родных краях…
– А говорил ли он, откуда прибыл в Лаэгрию? – спросила я безо всякой надежды.
– Нет, никогда, - грустно отвечала Вейдена, которую, казалось, вид портрета, оказавшегося чужим, угнетал все сильнее. – Однажды он обмолвился, что зимы здесь холоднее, а весна приходит позже. До того, как он прибыл ко двору моего отца, я слышала, что его зовут южанином. Но сам он ни словом не обмолвился о своей семье… о родных местах… Ах, да он совсем не любил меня, ведь так? – внезапно разрыдалась она, ударив рукой по богатой раме.
И в первый раз, давая ответ на этот вопрос в уме, я не почувствовала, как сердце замирает от радости.
– Ваша Светлость, - сказала я, шагнув вперед. – Он зачарован. Несколько лет его ум опутан тайными заклятиями, и мне говорили, что рано или поздно это погубит его. Но также я знаю, что такие чары невозможно наложить без разрешения на то самого человека. Господин Огасто отчего-то позволил сделать это с собой, и пока никто не знает, что скрывает его прошлое – нет никакой надежды, что колдунья отступится. Вы можете всего лишь сопротивляться ее колдовству, а я – иногда чувствую его, но ни у кого из нас не достанет сил, чтобы победить ее.
– Ведь он покинет меня, если чары падут? – только и спросила госпожа Вейдена.
– Так лучше, чтоб он погиб? – теперь я говорила громко и зло, отбросив всякий страх.
– А что лучше для тебя, племянница лекаря? – она сощурила злые глаза, полные слез, и я подумала, что не так уж хорошо ее знала. – Что надеешься получить?
– Что бы я не получила – это не будет колдовским мороком, и этого мне достаточно! – сказала я гордо.
Наверняка мой ответ больно ранил госпожу Вейдену, и она некоторое время молчала, прерывисто дыша.
– Верно, - промолвила она тихо. – Нет ничего хуже лжи. Чего ты хочешь от меня? Сегодня мы, кажется, равны в силе, а точнее говоря – в бессилии…
– Ничего, сверх того, о чем я уже просила вас: отдайте мне эту картину, Ваша Светлость, - я поклонилась ей, не желая каким-то образом унизить герцогиню еще больше.
– Забирай, - она сделала резкий жест. – Все равно я не желаю видеть ее.
Хорвек, казалось, только и ждал этих слов – тут же его нож вспорол холст. Свернув полотно, он уложил его в свою сумку.
– Мы сможем вернуться тем же путем, что пришли? – спросила я его, запоздало сообразив, что наш прежний план с некоторых пор стал совершенно бесполезен.
– Полагаю, что нет, - вздохнул Хорвек, оглянувшись туда, где в темноте остывало тело нашего проводника.
– Быть может, я смогу помочь вам?
– внезапно вмешалась в наш разговор госпожа Вейдена, лицо которой неуловимо изменилось после недавних слез и теперь ничем более не отличалось от того, что было нарисовано на портрете – выражение его говорило о гордости и силе, позволяющих вынести почти любой удар судьбы.