РПЛ 2
Шрифт:
Сама я едва переставляла ноги, спотыкаясь об каждый камень, и дело закончилось тем, что мастер Глаас усадил меня на коня позади себя, прикрикнув: «Не вздумай свалиться и переломать себе все кости!». Поступок этот донельзя удивил остальных разбойников и вызвал некоторое оживление – кто-то шутливо заметил: «Мастер, как бы ваша женушка не повыдергала вам усы за тот подарок, что вы ей везете!». Из обмолвок я поняла, что как ни старался Глаас оставить в тайне то, что забирался ночью в нашу повозку, кто-то его все-таки приметил, и теперь шайка считала, будто главарь поддался на уговоры мелкого беса, нередко морочащего головы мужам в возрасте.
Хоть от шуток этих я заливалась краской, однако в некотором смысле положение мое
– Ты что это удумала? Дружка нечистого никак подкармливаешь? Я-то сквозь пальцы смотрю на то, как ты таскаешь то там ломоть, то сям кусок, но только если ты воруешь объедки для себя или для мальчишки! А покойнику есть человеческую пищу нельзя, как и живым нельзя касаться угощения для покойников. Уж это каждый знает! Пусть он лучше с голоду сдохнет, чем войдет в силу и обезумеет!
От боли в ухе у меня брызнули слезы, но я упрямо молчала, пританцовывая на месте. Глаас, поняв, что я так просто не сдамся, встряхнул меня, и еще грознее зарычал:
– На кой бес ты связалась с эдакой поганью, ну?! С ожившим покойником таскаться!.. Лучше уж с живым Ирну-северянином связаться, чем с одержимым…
– Ничего-то вы не поймете из моих объяснений, - дерзко ответила я, попискивая от боли, и чуть не прикусила язык, поняв, что говорю сейчас точь-в-точь как Хорвек. «Понабралась! – мрачно подумалось мне. – Скоро ни одного слова в простоте не скажу, как треклятый многоумный демон! Ох, не к добру это…». К счастью, Глаас, вместо того, чтобы надрать мне уши, как следует, отпустил меня, перед тем отобрав сверток с объедками, и хмуро пообещал:
– Увижу еще, что таскаешь еду для нечистого покойника – поколочу.
Я, засопев от бессильной обиды, одернула сбившуюся одежду, и для виду пошла слушать, как Харль, уже позабывший ночную передрягу и освоившийся среди разбойничьей братии, увлеченно рассказывает очередную байку раненому Кирру и паре его приятелей.
– А скажи-ка, болтун, - кривоногий слушал мальчишку внимательно, но с заметной долей презрения, - отчего оборотни к нам привязались?
– Так ограбить хотели, - извернулся Харль. – У вас же полные повозки добра всякого!
– Разве оборотням нужно золото? – второй разбойник тоже доверчивостью не отличался. – Им кости человеческие подавай, а поживиться человечиной куда проще, если держаться при поселениях, где народ смирный, глупый, точно скот домашний. Те люди, что на пустоши живут – добыча опасная. Мы и сами немало душ сгубили!
– Это смотря какие оборотни, - пустился в объяснения Харль, по бегающим глазам которого я угадала, что он понимает всю опасность подобных разговоров. – Есть дикие, цены золоту не знающие, а есть такие, что богатство любят не меньше драконов! Вот только пользу из денег извлекать – никак не умеют, нелюди, что с них взять?.. Набьют себе полную нору монет, и спят на золотишке всю зиму с пустым брюхом. Слыхали про Галеаса Золотую Пасть?.. Нет? Так слушайте! Такой древний волкодлак был, что от старости все зубы растерял. С людьми жил в миру, разве что старуху какую иной раз съест, если та за ягодами далеко в болота забредет и кричать дурниной начнет. Вот пришел Галеас-оборотень к кузнецу, что жил в ближайшей деревне, принес с собой мешок золота, и говорит: сделай мне золотые зубы, а остаток забирай себе. Кузнец сначала от страха обомлел, увидав эдакого гостя, а затем, как мешок в руках взвесил – обомлел от счастья. Хоть и любил Галеас золото, но настоящую цену ему не знал, заплатил за работу в сто раз дороже, чем нужно – если не в тысячу. Поначалу кузнец честь по чести – выковал клыки золотые в палец длиной, отдал старому волкодлаку.
– Что за дурень! – сплюнул Кирру. – Прикончил бы оборотня, пока тот без зубов, да и забрал бы весь мешок! Правильно Зортан говорит – глупый народ, смирный. Раз в жизни боднуть кого решит – и тут же на мясо пойдет. Одно огорчение слушать такие истории! Расскажи лучше чего повеселее!..
Харль начал новую историю, верно поняв, что порадует кривоногого: в этой байке разбойники грабили самих всемилостивых богов, ловко избегая наказания – и лицо Кирру посветлело от мысли, что при должной смекалке облапошить можно не только королевских слуг, но и божественную силу. Я же, потихоньку осмотревшись, юркнула за колесо, рядом с которым, по своему обычаю, сидел на земле Хорвек, во время привалов гревшийся на солнце.
– Вот, держи! – я сунула ему обглоданную кость, которую не нашел при мне мастер Глаас. – Ух, старый мерзавец! Почти все отобрал! А ты сидел и смотрел, как он меня за уши таскает… Мог бы и зыркнуть на него тем самым взглядом – жалко что ли? Для тебя ведь стараюсь, хоть ты того не ценишь…
– Старый разбойник сказал все верно – тебе не нужно воровать для меня еду, - получила я привычный ответ.
– Уж я сама разберусь, что мне нужно, - огрызнулась я. – Все равно я буду тебе приносить еду, и даже если ты ее выбросишь – не перестану. Жаль только, если придется стерпеть взбучку безо всякой пользы… Так что ешь, иначе поколотят меня зазря.
Говоря это, я невольно почесала спину, занывшую от одной мысли о тяжелой руке Глааса. Сомневаться не приходилось – он свое обещание сдержит.
– Думаю, в ближайшее время мастеру Глаасу будет не до тебя, - сказал бывший демон, после некоторых раздумий принявший кость. – И это совсем не добрая весть, хотя от побоев радости тоже немного.
– Оборотни? – я спросила это, сглотнув комок, тут же застрявший в горле.
– Слишком легко они отступили сегодня ночью, - задумчиво ответил Хорвек.
Однако до самого вечера с нами в пути не случилось ничего такого, что подтвердило бы правдивость мрачных предсказаний демона. Мастер Глаас, очевидно испытывавший крайне противоречивые чувства в отношении своих пленников, усадил на своего коня еще и Харля, стершего ноги в кровь, а сам шел пешком, погрузившись в тяжкие раздумья. Мы с мальчишкой не слишком-то отличались друг от друга – простодушным натурам свойственно легко, по-детски, переходить от отчаяния к радости. Позабыв обо всех своих бедах,мы неумело, но гордо восседали на вороном жеребце, украдкой понукая его пуститься вскачь по опасной узкой дороге. Это заставляло Глааса отвлечься от тягостных размышлений, и на наши головы сыпалось немало отборных проклятий.
– Чертовы неблагодарные детишки!
– ворчал старый разбойник, но звучало это совсем не так, чтобы в искренность его гнева можно было поверить.
Усталость заставила нас сделать привал еще до того, как сумерки начали сгущаться, и главарь был этим раздосадован.
– Эдак мы до самой зимы тащиться будем! – сказал он, но остальные разбойники негромко, но решительно принялись ему возражать: мол, ночь накануне выдалась тяжкой, лошади устали, раненым тоже нужен отдых, а завтра, с новыми силами, дорога покажется легче. Мастер Глаас и сам знал об этом, но все равно кривился и недовольно бил себя по ноге плетью.