РПЛ 2
Шрифт:
Мастер Глаас не собирался мне ничего объяснять, только поторапливал, беспокойно морща лоб.
– Пошли со мной, - приказал он с обычной грубоватостью. – Что бы ты не услыхала – помалкивай, и мотай на ус… Эй, бездельник! Харль! Следи за похлебкой, бесы тебя дери. Да не вздумай никуда отойти!..
Я волновалась все сильнее, понимая, что старый разбойник о чем-то недоговаривает, но стоило мне только открыть рот, как он сердито крикнул: «Помалкивай, я сказал! Или позабыла?». Мы направились к шатру господина Мобрина, рядом с которым хорошенькие мальчики-слуги уже накрыли стол. Изнеженный толстяк любил путешествовать с удобствами,
– Сударь, неужто вы думаете, что мои люди недостаточно расторопны? – спросил господин Мобрин то ли обиженно, то ли сварливо, уставившись на меня немигающим жабьим взглядом.
– Как можно! – отозвался Глаас, усаживаясь за стол, слепивший глаза белоснежной скатертью. – Один из ваших мальчишек машет той штукой, и я подумал – до чего ж славная мысль в столь жаркий денек! Но не отбирать же мне у вас слуг для такого дела. Моя Йелла справится, если постарается как следует!
Я, окончательно опешив, принялась обмахивать старого разбойника салфеткой, на которую тот развязно указал. На лице господина Мобрина отразилась мимолетная, но явная досада - мастер Глаас порядочно спутал карты толстяку, притащив меня с собой, тем самым прямо показывая, что догадывается об игре, которая тут затевается. Но внешность рыхлого краснощекого Мобрина была обманчиво добродушной – я поняла это, когда увидела, как его глаза сощурились. «Бес с тобой, - говорил этот взгляд. – Раз ты не хочешь по хорошему – придется по плохому!».
– Ваше здоровье! – вслух сказал он, поднимая кубок с вином и растягивая губы в слащавой улыбке. – Вы правы, чем больше прислужников – тем удобнее господам!
Стол господину Мобрину накрыли отменный: обычно в дороге путешественники довольствуются едой попроще, но перед толстяком стояли сразу несколько дымящихся блюд, от запаха которых мой пустой живот подвело от голода. Однако Глаас позвал меня с собой явно не для того, чтобы накормить. И разбойник, и толстяк не смотрели в мою сторону, будто безмолвно условившись между собой, что меня здесь нет. Подчеркнуто грубовато отвечая на любезности Мобрина, старый разбойник с аппетитом обгрызал косточки перепелок, казалось, полностью сосредоточившись на этом нехитром, но приятном деле. Толстяк же, улыбаясь все чаще, болтал о какой-то ерунде, перескакивая с одного на другое так быстро, что я поняла: разговор этот ведется лишь для того, чтобы соблюсти видимость миролюбия – причем обе стороны это понимают.
– Так что же – далеко ли вы держите путь, сударь? – Мобрин задал этот вопрос небрежно, но чувствовалось: он уже подбирается к тому, что его интересует на самом деле.
– На Юг, в Ликандрик, - коротко ответил Глаас, не отводя пристального взгляда от круглого лоснящегося лица своего случайного сотрапезника.
– В Ликандрик? Но разве эта дорога не уводит вас в сторону? – невинно осведомился толстяк, которого резкость и немногословность Глааса, казалось, ничуть не смущали.
– Путь выдался не из легких, пришлось свернуть к реке, - разбойник отвечал так, словно держал в это время руку на рукояти меча.
– Ох, в наши времена чего только не
– У вас зоркие глаза, - Глаас криво усмехнулся. – Да, мы с ребятами приторговываем кое-каким добром. Раздобыли немного товара в Лаэгрии и желаем продать на припортовом рынке – там платят хорошую цену…
– …И не спрашивают, откуда товар, - подхватил Мобрин, понимающе кивая. – Славное дельце. Вот только довезете ли вы свой груз до южных земель, раз уж путешествие началось не под счастливой звездой?
– Вольному человеку звезды не указ, и к опасностям мы привычны, - разбойник сощурился, ведь истинный смысл речи толстяка разгадал бы любой дурак. – Хотели бы мы иной жизни - не совались бы на Сольгерово поле. Воли чужой над собой я не терплю – ни людям, ни богам, ни кому-либо иному я не подчинюсь, вздумай кто меня принуждать!..
– Охотно верю, - согласился толстый хитрец, отвечая на сердитый прищур Глааса сладчайшими улыбками. – По вам издали видно, что вмешательства в свои дела вы не любите, делаете все по-своему, да и в ущерб себе дела не ведете… Я и сам торговец, мне ли не знать, что выгодная для двоих сделка избавляет от множества бед, в то время как ссоры и споры только порождают новые. Пусть вам не по сердцу принуждение, господин Глаас, но добрый совет вас, надеюсь, не обидит. Сдается мне, вас в пути задерживает излишек товара…
– Товар, как и деньги, лишним не бывает, - отрезал Глаас, но Мобрин продолжал:
– Разумеется! Но что если я перекуплю у вас кое-какую мелочь? Никто не желает расставаться со своим имуществом даром, но об этом и речь не идет. Сами посудите: что толку везти груз в Ликандрик, если деньги за него можно выручить здесь и сейчас, а затем с легкой душой вернуться на короткую дорогу, где ничто вас более не задержит?
– Что же за товар вас интересует, милейший? – с насмешкой осведомился разбойник, отхлебнув вина. – Меха? Ткани?.. Быть может, салатанская брага?..
– Рабы, - прямо ответил толстяк, сплетая свои пухлые пальцы, унизанные золотом. – Продайте мне рабов, которых вы хотите сбыть в Ликандрике, и к вам вернется удача, а к вашим людям - спокойствие.
И, произнеся это, он перевел взгляд своих узких черных глазок на меня, словно показывая, что время уверток и недомолвок прошло.
Я едва не выронила салфетку, которой обмахивала мастера Глааса, но разбойник кашлянул, свирепо зыркнув на меня.
– Что же случится, господин Мобрин, если я вам откажу? – спросил он, отодвинув в сторону столовые приборы.
– Откуда же мне знать? – развел руками толстяк. – Быть может, длинная дорога окажется такой же неспокойной, как и короткая. В низинах на дороге стоит вода, и тяжелые повозки увязнут в грязи, а лошади выбьются из сил. Ваши люди будут все громче говорить, что боги прогневались на вас, и искать причины подобной немилости. Готов побиться об заклад, кто-то уже говорил, что несчастья посыпались на ваши головы не просто так, - тут толстяк усмехнулся. – Давно ли при вас эти рабы? Не вышло ли так, что неприятности начались сразу после того, как вы ими обзавелись?