Рубеж веков-2
Шрифт:
Оставшиеся растерянные люди, испытывая терзающие душу страдания от предательства, и о том, как поступать им в данный момент. Потому как дело казалось уже вовсе проигрышным.
Все находили отдушину в проклятиях на всех итальянцев скопом.
Теодор не видел где точно, немного в стороне, правее от Сицилийской турмы начали бить орудия. Били не по «сицилийцам», ядра здесь не пролетали, за что можно было благодарить высшие силы, чем солдаты и занимались, удерживая оружие.
Выяснение, кто же ныне главный, для Лемка показалось весьма затянутым. Главным оказался хартуларий Гарид. Представитель
Хотелось бы, конечно, чтобы ромеи устояли и в меньшинстве разгромили врага, и если не новый Лалакаон, то устроив новый разгром врагов при Биддоне. Но увы...
Хартуларий делал что мог. Он хотя бы попытался спасти наличествующие силы. Ему было не отказать в быстрой оценке ситуации. Не имея военного опыта — он сразу понял, что к чему и приказал отходить. Причём не абы как, а устроив очерёдность, чтобы войско оставалось организованной силой, а не толпой.
Начали уходить кто мог, а могли не все.
Румелийцы послали вперед конницу с заданием изматывать ромеев, держать их на месте до подхода янычарского корпуса, но не сближаться с ними. Румелийский же бей, возглавлявший мюсселимов и другие приданные конные части, видя плохое состояние ортодоксов, решился на атаку в лоб, желая опрокинуть пехотные полки гяуров и таким образом выиграть сражение одним ударом и забрать всю славу себе. Это было обычное дело — сарацины часто ставили всё на сокрушительный удар своей могучей конницы. Только турмы, обученные по испанскому образцу, выстояли и нещадно обстреливая массы конных, остановили их и раз, и другой. Мюсселимы, после столкновения с ромеями отступили к своим, смешав ряды наступающей пехоты и создав не на самом просторном месте пробку, и чуть не посеяв панику среди армии Селима Второго. Это дало какое-то время ромеям, чтобы отвести основную часть войск назад под прикрытием артиллерии.
Пока ромеи отступали, многие иноземные воины показали, что они добрались до этих земель не для грабежа, и до последнего следовали своему воинскому долгу. В частности, в этом сражении с лучшей стороны себя показали госпитальеры/иоанниты — старый монашеско-рыцарский орден.
Тогда Теодор этого не мог знать, но иоанниты (среди которых были и французы), заняли селение, рядом с которым располагались их позиции. Они несколько атак даже янычар, из-за чего не смогли вовремя отступить, и постепенно оказались в окружении наступающих румелийцев. На все предложения сдаться они отвечали ружейным огнем своих мушкетеров, мешая преследованию отступающим турмам.
И султану пришлось задержаться, чтобы подавить этот очаг сопротивления.
Разобрав дома крестьян на укрепления/завалы, превратив деревню в укрепленный лагерь во время передышек, иоанниты, осененные красным флагом с восьмиконечным орденским крестом, засели там крепко. Всего около пятисот мушкетёров и столько же рондашьеров, и прибившихся к ним отдельных воинов других турм. Пока румелийцы не подтащили пушки и не снесли все их баррикады, и все хоть сколько-нибудь целые дома. Но вместо того, чтобы ждать когда их расстреляют, оставшиеся
— Ave Crux alba, summae pietatis signum,
Ave Crux alba, salutis nostra sola spes,
Corda fidelium inflamma, adauge gratiam, adauge gratiam.
Ut omnia vincat tuorum ardens caritas,
Ut omnia vincat tuorum ardens caritas.
(Радуйся, белый Крест, знак высшего благочестия,
Радуйся, белый Крест, единственное наше упование на спасение,
Зажигай сердца верных, умножай благодать, умножай благодать,
Чтобы все побеждала пламенная любовь твоих людей,
Чтобы все побеждала пламенная любовь твоих людей)
И сами сарацины в дальнейшем говорили, что мало в их истории было случаев, когда им приходилось драться с таким тяжёлым, упорным противником, который показал презрение к смерти
— Allah! Allah! — звали они своего бога. — Insallah!
— Pro Fide! Pro Utilitate Hominum! — летело им в ответ.
— Смерть неверным! — звучало с обеих сторон.
В яростной схватке все орденские братья и приставшие к ним в этот печальный день дорого продали свои жизни, но не дрогнули и кровью вписали свой подвиг в историю мальтийского ордена. Их останки были растерзаны мстительными врагами (головы убитых были насажены на пики, а раненые подверглись чудовищным пыткам) и не удостоены погребения.
Именно подвиг иоаннитов, жизни их рыцарей и солдат дали шанс солдатам разбитой ромейской армии, спешно отступающих по узкой горной дороге, по которой только утром шли в обратном направлении, отступая обратно в узкие горные долины. Им пришлось бросить пушки и практически весь обоз. Лишь несколько самых лёгких калибров утащили где на телегах, где пушкари вытянули на себе.
Они вновь отходили в долины, где румелийцам, наседающим на пятки, не было возможности развернуть свои маневренные войска. От вражеской пехоты оторвались, а оставшиеся длинные пики и тяжелые пули на узкой дороге позволяли не так опасаться всадников
Уставшие солдаты бросали тяжелое железо, торопясь спасти свои жизни. Ведь многие из солдат, и так уставшие, под теплым дневным солнцем очень скоро начали осознавать всю тяжесть того немалого груза, под которым мы были обречены совершать переходы и сражаться.
Тяжесть, которую Лемк сам испытывал, была огромной, и он не раз видел, как многие из солдат, не бросивших доспехи и оружие, надеясь на них в столкновении с врагом, либо опасаясь трибунала, тонули на переправе, либо просто падали без всяких сил. Теодор сам закрывал глаза на то, как его люди избавлялись от некоторых «ненужных» элементов экипировки.
Вдоль дороги можно было увидеть скинутые половинки кирас, лежащие подобно яичной скорлупе, и кучки кольчуг. Были даже те, кто избавился от пик. С 18 футовым другом особо не побегаешь, а для «личных» нужд всегда есть клинок на поясе.
— Вы хоть знаете, сколько они стоят?
— Жизнь дороже... — отвечал один, шатающийся от усталости солдат, укладывая вещи под только начинающем зеленеть деревом, чтобы успеть за товарищами. Если отстать от войска, то быть убитым преследователями шанс был слишком высоким. Оказаться же их рабом было хуже смерти.