Рубеж веков-2
Шрифт:
— Лагатор, не можу! — обливались потом даже упертые войнуки, зная, что если теперь попадут к сарацинам, то не стоит и надеяться на пощаду после перехода на сторону единоверцев. Фляги с водой, мушкеты и аркебузы, патроны на бандероли, не считая сушеной говядины и сухарей, было лучшим, что у них было. Находились ромеи, которые избавились и от клинков. Что же, с каждым километром небольшой вес даже в три фунта увеличивался всё больше и больше. Местные жители немало в дальнейшем собрали в кустах панцирей контарионов на «дороге горя».
Теодор всех сейчас понимал, у него у самого уже одеревенели плечи, спина и руки от мушкета, пусть он и был
С начала войны это было самое тяжелое испытание, которое выпало на долю солдат.
Лемк был в числе тех, чья рота/кентархия в числе первых шла на штурм переправы на реке Вите, которая, как узнали, была занята либо обошедшим их отрядом врага, либо бандой недобитых зейбеков. Никто не разбирался. Ведь когда части отступающих ромеев вышли на берег речки, они оказались под ружейным огнем. И прежде чем ромеи добрались до них, также пришлось пересечь длинную дорогу, при переходе через которую много столпившихся в кучу солдат были ранены либо кем-то из врагов, залегших в засаде. Тем не менее, яростным ударом, в отчаянном рывке, скопефтам и растерявшим пики контарионам не потребовалось много времени, чтобы вброд перейти речушку, и когда оказались за ней, открыли огонь, а затем бросились в атаку, перебив или обратив врагов в мешковатых шальварах в бегство.
Усталые, изможденные солдаты не могли совершать переход дальше. И кое-как наладивший управление хартуларий по совету офицеров приказал занимать оборону здесь, надеясь на ландшафт.
Берег здесь был удобный, высокий, постепенно поднимающийся, переходящий в гору, что густо поросла поверху деревьями. Лишь на месте переправы было довольно пологое место. Вокруг различались не только черно-бурые стволы багряника, но и ольсовые дубы, светлый миндаль, а у воды местами ивы свешивали в воду длинные косы. Течение было хоть и спокойным, но оно было, мешая выбивающимся из сил людям и лошадям.
Кое-как установили орудия напротив речных перекатов, по которым сами ромеи перешли на этот берег Виты. Впрочем, пороха было minimum, а потому надеяться на них не стоило. С другой стороны, участок обороны был не слишком широк — две турмы/полка вполне могли оборонять данный участок. Наверное именно поэтому хартуларий Петр Гарид, не задерживаясь, поспешил покинуть войско, умчавшись куда-то в сторону контролируемой придунавской Мезии. Теодор не увидел ни одного лица вокруг, кто был бы рад этому. А уж когда объявили, что переправу будут оборонять Сицилийская и Латинские турмы, то все погрузились в печаль. Никто не горел встречаться с противником, дух и мораль был на таком уровне, что наёмники Латинской терции собрались вокруг своих офицеров, требуя уводить их из этой гибельной ситуации.
Ромеи Сицилийской не сговариваясь, решили, что будут драться. Этому способствовали и командиры, которые уверяли, что их позиция замечательная и врагу не перейти здесь реку. Да Мартони, оставшийся и осуществлявший общее командование турмой после убывшего на Сицилию маркиза де Виллаба, а также де Вальверде в друнгарии. Лемку было некогда. Натан Моленар, проклинающий своё решение задержаться в этих восточных горах и ленивых декархов, не давал ему времени и Теодор, толком и не отдохнувший после марша, бегал, проверяя снаряжение у всей кентархии, считал запасы свинца, фитилей и пороха, а потом и вовсе мчался к уходящим скопефтам других турм
К своей удаче, Теодор ещё успел перекинуться несколькими словами с друзьями в рядах их кентархии, к сожалению, увидел не всех — где-то отстал Евхит. Потные, голодные, но в основном целые, они не унывали и шутили, что надеются встретить Евха в каком-нибудь монастыре местных ортодоксов, к которому он наверняка отправился в паломничество по случаю.
Мельком увидел Федоса Зарбаса, устало идущего в турме «критян» с другими сулиотами. Переглянувшись и взмахом руки пожелав другу удачи, Теодор вновь вернулся к задачам гемилохита.
Видят боги прошлого — не всё, но многое было сделано, когда показались пестрые толпы сарацин под своими бунчуками. И зрелище то было впечатляющее — две турмы (в одной из которых едва угомонили мятежные настроения) блеск текущей холодной воды, курящиеся дымки у аркебузиров и мушкетеров, контарионы в простых камзолах и кафтанах, а напротив движутся вражеские толпы.
И всё это в тишине.
А тишина, она бывает всякая. Это любой знающий человек скажет.
Есть такая, что успокаивает душу. Вроде той, которую встречаешь с удочкой у воды или в компании старого друга, когда и слова уже не нужны, чтобы понять друг друг друга.
А воины скажут, что тишина на войне может быть хуже всего — хуже визга картечи и свиста клинка над головой.
Она бывает такой, что кажется будто бы можешь дотронуться до нее рукой. Под воздействием тишины человек напрягается всею своею сущностью, не зная, что она ему принесет. И лишь сильные духом способны выдержать ту тишину.
Через реку в брызгах воды влетели несколько всадников и десяток стрелков без приказа шагнули вперед, проделали как один движение по прицеливанию и выстрелили по проклятым исмаилитам, которые тут же развернули коней и умчались. Почти тут же напротив появились сеймены и янычары, что начали палить по «сицилийцам». Под прикрытием их пальбы отряд в несколько сотен всадников попробовал прорваться к скопефтам, а им навстречу, сверкая наконечниками, густым частоколом выставили пики контарионы. Скопефты залпами били в замедлившуюся кучу людей и коней, пока те не убрались. А стрелковый бой на предельной дистанции разгорелся вовсю.
Так очень даже просто и начался бой на реке Вите.
В целом битва для выживших её участников осталась в памяти суматохой, всполохами, неразберихой, и никто не мог собрать воедино что же там происходило: ни одна история не сходилась с другой.
Для Лемка всё было просто: вокруг свои — солдаты, подчиненные болгары, команды Моленара. А со стороны врагов летели пули и порой стрелы.
В какой-то момент рядом раздался взвизг и Теодор увидел одного из войнуков — Младена Милушева, с которым у него были хорошие отношения, и который сидел согнувшись пополам и покачивался из стороны в сторону, обняв себя, как будто у него сильно болел живот. Бледный, он стонал:
— О, Боже! Лагатор Лемк! — сказал он, когда увидел, что Теодор смотрит на него. — Я умру! Я умру! Больно! Как больно... Больно! Я не могу этого вынести!
На него действительно было страшно смотреть. Вскоре изо рта у него пошла пена, по лицу струился пот. Его оттащили с глаз. Убрав его в сторону, всем стоящим в строю стало легче. А вскоре душа его покинула тело.
Вскоре прекратились команды от Моленара — его не убили, но пуля на излете порвала ему щеку и выбила несколько зубов с правой стороны.