Рубеж веков-2

Ludvig Normaien

Теодор сжал кулаки, но сдержал вспышку гнева.

— Освобождать рабов врагов и освобождать их здесь — разные вещи. — сказал он, глядя прямо в глаза прокурору. — Война требует решений, которые могут показаться жесткими, но в их основе всегда лежит благо империи. Рабы всегда были опасны. Вспомните Цахаса, раба-евнуха, который поднял против империи восстание, переметнулся к сарацинам, захватил Смирну, Фокею и восточные острова — Лесбос, Самос, Хиос и Родос! Который разбил имперский флот под командованием Кастамонита!

— Это не оправдание, — прокурор не

отступал. — Закон есть закон. Ваши действия подрывают его основу. Вы — опасный человек, Теодор Лемк. Не потому, что проливаете человеческую кровь, а потому, что ставите себя выше законов, по которым живет империя.

— Это неправда! — скрестил руки на груди, давая понять, что больше ничего добавлять не собирается. Судя по всему, тут был не в том, кто прав, а в том, хотят ли его вообще слушать…

Суд длился час за часом, обвинение за обвинением. Приглашали даму из Адрианополя, которая рассказывала, как Лемк говорил ей, что всех рабов следует отпустить. Прокурор говорил ровным голосом, уверенным и непреклонным. Лемк стоял перед судьями неподвижно, не пытаясь оправдаться — зная, что каждое его слово будет либо перекручено, либо обращено против него.

— Ты отсиживался в горах, пока империя вела войну, — заявил прокурор. — Вместо того чтобы присоединиться к армиям басилевса, ты собирал шайку наемников, чьи действия не подчинялись имперскому уставу. Это — дезертирство, Теодор Лемк.

— В горах я не отсиживался, — отозвался Лемк. Его голос прозвучал твердо, хотя ему приходилось сдерживать негодование. — Мой отряд громил отряды сарацин, уничтожал караваны и захватывал припасы, которые в противном случае были бы использованы против нас. Это война, господа. А война не всегда ведется на равнинах, лицом к лицу.

— Как посмел раздавать звания империи? — загремел другой судья. — Ты ставил своих людей выше тех, кто заслужил свои должности честной службой. И особенно — безродную женщину! Поставить женщину во главе ромейского отряда — это плевок в лицо всему воинскому сословию!

— Её выбрали командиром сами люди. У неё есть недостатки. Однако если бы вы увидели, как она сражалась с сарацинами, вы бы поняли, что ее происхождение или пол не имеют значения.

— Ты платил своим людям больше, чем получают солдаты в армии! — вмешался третий судья. — Финансы империи не могут позволить себе такие траты!

— Я платил им за верность, за их кровь и жизни. И они служили империи не хуже тех, кто сидит здесь и считает монеты в казне.

Судьи зашумели, и один из них резко стукнул ладонью по столу, требуя тишины.

— Ты расправлялся с мирным населением, — снова начал прокурор, вернув себе власть над залом. — В Асенях и других местах. Сарацины или нет — это были поселения, и твои действия лишь усугубили ненависть к ромеям.

— Это были враги, — спокойно ответил Лемк. — Они поддерживали сарацин, давали им приют, еду, оружие. Вы называете это расправами, хотя они таковыми не являлись. Я называю это военными действиями.

— Ты грабил достойных людей, — продолжал прокурор. —

Даже императорская доля добычи была ничтожно мала! Мы знаем, что ты захватывал значительные суммы. Где они теперь?

— Все средства пошли на содержание отряда. — парировал Лемк. — Без этих средств мы бы не выстояли. А императорская доля выплачена в тех количествах, сколько согласно закону мы должны были отдать золота.

Судьи продолжали слушать, но казалось, что их взгляды становились все более холодными.

— Ты вел переговоры с беем турок у Марицы. — продолжал прокурор — Что ты ему передавал?

— Я вёл переговоры о том, чтобы переправиться к Ипсале.

— А были ли у тебя права вести переговоры с вражескими военачальниками?

Теодор молчал.

— И последнее, — прокурор окинул зал торжествующим взглядом. — Ты убил благородного Антона Конталла, назначенного великим басилевсом дуксом провинции Мезия. Убил верного слугу империи!

— Антон Конталл изменил империи, — бросил Лемк, подняв голову. — Он предал василевса и вел себя как разбойник. Если бы я не остановил его, это стоило бы империи куда большего. Я передал документы через Петра Кавасила.

Все обернулись на стратега, который находился тут же.

— Документы мною были переданы новому хартуларию Роману Кармиаду.

После этого в зале повисла тишина. Судьи переглянулись. Прокурор склонился к одному из них, что-то шепнул, и тот кивнул.

— Да-да, нами получены документы. Но ещё не ясно, не подделка ли это, чтобы очернить уважаемого человека…

Прокурор продолжил:

— Мой вердикт, на основе изученных доказательств: Теодор Лемк за все преступления…

Он обвел зал взглядом.

— Достоин смерти.

Теодор не изменился в лице. Только слегка сжал губы, словно чтобы не сказать лишнего.

Защитник Теодора Лемка, в отличие от прокурора, говорил негромко, но с ясной уверенностью в каждом слове. Его выступление было сдержанным, без риторических излишеств, словно он апеллировал не к судейской скамье, а к высокопоставленным слушателям, в том числе и тем, кто мог находиться за велумом.

— Теодор Лемк, — начал защитник. — ромей. Не чужестранец, не наемник, пришедший с юга или запада ради наживы. Он один из тех, кто верил в идеалы Империи, кто принял присягу, подписав контракт, и с самого начала служил ей верой и правдой.

Он сделал паузу, чтобы дать судьям время осознать сказанное.

— В годы службы он доказал себя не раз. Он спас командира, рискуя собственной жизнью. Он заслуженно получил звание старшего десятника. А когда основные силы были разгромлены, когда многие отступили или сложили оружие, он собрал отряд из тех, кто не желал сдаваться.

Защитник поднял взгляд на собравшихся, его голос звучал чуть громче:

— Этот отряд нападал на врага в его же тылах, ослабляя сарацин и возвращая надежду тем, кто еще верил в победу. Этот отряд, под командованием Лемка, разбил почти целое войско Дамат-паши, силы которого насчитывали свыше пяти тысяч голов.