Рубеж. Пентакль
Шрифт:
– Ты не нарушишь заклятия, бен-Иосиф. Не нарушишь, потому что не ты милуешь их. Но ты, кажется, доволен? Чем?
Доволен?
– Может быть, тем, каф-Малах, что есть Сосуд, где «жид» стало бранным словом. И что мне не придется больше убивать. Может быть.
– Ты разве не поедешь с ними?
Я усмехнулся. А славно было бы! Прямиком к пану Жаботинскому.
– Нет, каф-Малах, не поеду. Ты забыл о заклятии. Поеду – значит, отпущу пана Логина. Страшное дело – быть Заклятым! И кроме того… Ты бы сам хотел очутиться в том
Подумал. Черной головой покачал.
– И я тоже. А мне, глупому жиду….
Внезапно я рассмеялся. Прав пан Харьковский, темный я еще. Как бишь он говорил? «Продукт кагально-раввинатного воспитания»?
Вот уж точно, продукт!
– Мне, глупому еврею, казалось, что я родился в слишком жестокий век. Вэй, да то, что я видел, это еще даже не цветочки!
…И верить не хочется. Десять миллионов на войне положить! Десять миллионов! А дымы ядовитые? А повозки крылатые, с которых бомбы бросают?
Но все-таки для них я не «пархатый жид», а «товарищ Уманский»!
– Так что сиди в своем медальоне, морок. Связало нас с тобою ниточкой. Прочной – не порвать!
– Значит, ты твердо решил, товарищ Уманский?
– Решил панове… товарищи. Решил. Остаюсь.
Переглянулись. Пан Кныш на пана Харьковского поглядел. Тот – на лохматого в шляпе.
– Ну тогда будет тебе, товарищ Уманский, другое задание…
Логин Загаржецкий, сотник валковский
Тайно ушли – пока спал. И ведь не хотел спать, горелкой той мутной глаза протирал, а все равно – сморило. А как открыл глаза…
Эх, лучше бы и не открывал!
– Так что четверо нас, пане сотнику. Вы, да я, да Гром с Забрехой.
– Вижу, Ондрий, вижу…
Ушли!
И хоть сам отпустил, сам путь указал, а все равно – тошно. Выходит, перевелись черкасы. Как ни крути, а бросили! И его, и хлопцев. И где? Посреди Бездны клятой!
– Чортопхайку нам оставили. С кулеметом. Она у них тачанкой зовется.
– То пусть зовется…
Даже на кулемет глядеть не стал. Добре, конечно, что махинию эту подарили. Самая сладость из такой Мацапуре – да промеж глаз. И тачанка добрая: ход легкий, и ехать, ежели не врут, мягко. А все одно…
– А что же вы, хлопцы? Или не захотели землю панскую делить?
Сказал – и пожалел тут же. Ведь не бросили – остались!
– Да чего уж там, пан Логин! Вместе жили, вместе и помирать будем.
Невесело, видать, пану есаулу. И Забреха хмурится. Один Гром рад. Эге, да у него никак бонбы новые! Ишь, весь кушак обвесил!
– Так что четверо нас, пане сотник, – вздохнул Шмалько-есаул. – Четверо – да вот…
Повернулся сотник – и рот раскрыл.
– Или не ожидали, пан Загаржецкий?
Юдка?
Юдка!
– Ах ты, жид проклятый!..
– Еврей.
Аж поперхнулся сотник. И не от слова – от взгляда. Плохо смотрел Иегуда бен-Иосиф.
– Еврей,
Ой, плохо же смотрел еврей Юдка!
– Ну ты чего? Чего смотришь?
Даже обернулся пан Логин. Не стоят ли за спиной дружки Юдкины? Нет, пусто…
Фу ты!
– И чего ж с этими не ушел? – хмыкнул сотник, успокаиваясь. – Или вправду одумался и Окно решил показать?
Качнул головой Юдка, ухмыльнулся в рыжую бороду.
– Ой, вэй! Куда же я от вас уйду, пан сотник? Велик мир, необозримо Древо Сфирот, а все-таки для нас двоих тесен. Или уже нет?
Зубами заскрипел пан Логин, руку к верной «ордынке» протянул…
…Сухо щелкнула пуля о камень.
– Это, пан Загаржецкий, «маузер» называется, – хмыкнул Юдка, пистолю черную за кушак пряча. – Вас четверо, а пуль здесь – с две дюжины. На всех хватит! Так что мы теперь на равных. Первым не выстрелю – вас подожду.
Дернулись черкасы, кто за рушницу, кто за шаблю хватаясь. Но поднял руку сотник, горячих хлопцев останавливая. Быстрая рука у душегуба! Пока застрелят, пока шаблей дотянутся, двоих положит, а то и всех троих.
Рассмеялся Юдка, в седло вскочил.
– Мне, пан сотник, те хлопцы велели за вами присматривать. Не верят они вам. И я не верю. Хотите – тут убивайте. А нет, то поехали. Чего ждать?
– Пане сотнику, пане сотнику! Мы его ночью, как заснет…
Даже не ответил пан Логин верному Забрехе. И ночью можно, и просто в спину…
Ночью? В спину?
Четверо черкасов – и один жид! То есть не жид – еврей, да все одно! В спину? Да что они, трусы?
Хотел послать разбойника к бесовой матери. Пусть коня забирает и обратно скачет, авось сломает шею дорогой!
Хотел – и язык прикусил. Еще хуже получается. Как ни крути – струсили!
– Тьфу, вражье семя! Делай чего хошь, тошно смотреть на тебя, мерзавца. А ну, хлопцы, по коням!
Говорил, а сам понимал, что прав Юдка – недолго осталось. Слишком тесно им двоим в этом мире. Если бы не Яринка…
Эх, Яринка, доченька!
Оглянулся сотник, словно надеясь Окно заветное увидеть. Да где там! Стоят проклятущие горы, висит над головой сизый туман…
– Вперед, хлопцы! Вперед! Все одно – не сдадимся!
Невеселую песню затянули хлопцы. Недобрую. Помнил ее пан Логин – да сам петь не любил. Про давнюю войну та песня напоминала, про берестейскую баталию. Собрались тогда под золотой булавой гетьмана Зиновия их предки. Собрались, перегородили берестейское поле…