Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Вэй, опять не то сказал! Рассердил пана Харьковского.
– Во-первых, товарищ Уманский, слово «жид» есть ругательное, а потому надо говорить не «жид», а «еврей». Во-вторых, читал ли ты статьи товарища Жаботинского?
Хотел убежать – не смог. Крепко за руку держит, пан секретарь!
Логин Загаржецкий, сотник валковский
Закричать, «ордынку» выхватить, развалить до пояса патлатого горлопана?
Оглянулся сотник, головой покачал. Поздно! Или рано еще. Пусть поорет,
– Так не можно нам, пан добродий, под Катеринослав с вами ехать. Нужно нам Мацапуру-упыря сперва изловить. Или не так, панове? А на что нам эта леварюция, если Мацапура будет и дальше землю поганить!
Улыбнулся пан Логин. Молодец есаул, обрезал болтуна. Да только что значит «сперва»?
– Верно! Верно! – зашумели черкасы. – Убьем Мацапуру-беса!
Да только патлатого не проймешь.
– Дело, товарищи, не в Мацапуре! Дело – в Мацапурах как классовом явлении. Много у вашего Мацапуры земли? Много! Вот и объединились против трудового народа Мацапуры, чтобы ту землю не отдать, а вашу – в карман положить. Под Катеринославом сейчас судьба всей революции решается. Побьют нас кадеты, и вместо одного Мацапуры десять явятся. Землю у вас отберут, своих урядников поставят, а вы им чоботы целовать станете!
Загудели хлопцы, потемнели лицами. Перегнул патлатый с чоботами! А вот насчет земли…
– А так: побьем кадетов – и в каждой волости народную власть устроим. Земли у Мацапур и прочих богатеев отрежем и себе возьмем!
Неуютно почувствовал себя пан Загаржецкий. Как бы не вспомнили панове черкасы, сколько за ним сотенных грунтов записано. За ним, да за паном Енохой покойным. Да и у есаула кой-чего имеется.
– А чего, универсал вышел – землю делить?
Поморщился сотник. Началось! Ну кто же тебя, Свербигуз, за язык твой тянул? Или засвербило?
– Вот! – радостно усмехнулся патлатый, грамоту из-за пазухи выхватил. Выхватил, расправил.
– Не универсал, товарищи, а декрет. Декрет о земле. Читаю! Слушайте, товарищи! «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно и навсегда…»
Понял сотник – плохи дела.
– Так ведь доброе дело те хлопцы затеяли, пан сотник!
– И гетьман Зиновий с того начинал. Как же нам им не помочь?
Обступили, глаза прячут. Прячут – но свое гнут.
– А победят под тем Катеринославом богатеи, а после и к нам доберутся. Побьют по одному!
Молчал сотник, слушал. Ему бы о присяге хлопцам напомнить, о клятве, что они давали – Мацапуру-изверга извести. И Яринка…
Но – молчал. Об Окне помнил. И о дороге бесконечной, что над пропастью черной протянулась.
– А потом мы все разом с Мацапурой управимся! Зброя-то у тех хлопцев – загляденье!
– А бонбы какие!
Покачал головой пан Логин. Все-то тебе, Гром, бонбы да мины!
– И земля опять же…
И снова промолчал сотник. Промолчал, оглянулся. Стоят заброды клятые в сторонке, вроде как мешать не хотят. Посреди
– Ведь мы все понимаем. Надобно того Мацапуру на палю набить. И панну Ярину выручить, опять же… Оно конечно, пан сотник, известное дело, да только тут, почитай, судьба всего поспольства решается!
И ты, Бульбенко? Ох, не ожидал! А где же есаул, молчит чего? Поискал глазами пан Загаржецкий – вот он, стоит! Тоже глаза прячет.
Или боишься, Ондрий Микитич, что и до твоих грунтов доберутся?
– Мы же не разбойники, не гайдамаки какие, пане сотник! Как скажете, так и будет. Да только…
Обвел взглядом своих хлопцев Логин Загаржецкий. Может, и будет, может, и послушают его.
А может, и нет! Не зря глаза прячут. Не зря Зиновия-гетьмана поминают!
И Окно. Совсем рядом Окно! И второе, что в тот химерный Катеринослав ведет, тоже, говорят, совсем близко, полчаса всего ехать. А земля там, пусть не своя, но и не чужая. Стражи у Ворот опять же нет. Вот оно, спасение! Гаркнет он сейчас, махнет «ордынкой», уведет черкасов дальше – и прости-прощай белый свет! Что дороже ему – жизнь Яринкина или его хлопцы?
Трудно было даже во сне о таком думать. А наяву? И почудилось сотнику, что вновь стоит он перед желтоглазым филином-ампиратором. Дымится люлька, клубы сизые под потолком высоким тают. Веди, пан Загаржецкий, своих хлопцев на смерть! И дочка цела будет, и, глядишь, еще одну железку к ферязи привинтят, не поскупятся!
Эх, Яринка!
Сцепил зубы пан Логин. Глаза на миг закрыл.
Прости, дочка!
– Вот чего, панове черкасы, товарищи войсковые! Прежде чем решать будете, узнать вы должны. Тот шлях, на котором стоим, – не шлях вовсе. И горы – не горы…
Юдка душегубец
Вэй, ну и дела!
Эх, яблочко, куда ж ты катишься?
– Эй, морок! Здесь ты?
Здесь!
Или ростом выше стал? Или темнее? Да, набирает силы!
– Радуешься, Иегуда бен-Иосиф?
Не знаю, как я, а он уж точно не рад!
– Когда будешь уезжать с этими разбойниками, оставь медальон сотнику Логину. Мой сын не услышит меня из другого Сосуда.
– А если и сам пан Загаржецкий с теми разбойниками уедет? – усмехнулся я. – Слыхал ведь, что он черкасам своим говорил? Понял наконец, что нет с Околицы пути к пану Мацапуре!
– Путь есть. Скоро будет нужное Окно. Ты бы мог сказать ему об этом.
Не было в его голосе надежды. Сообразил уже – не скажу. На миг мне даже жалко его стало.
– Они все могут сейчас уйти, каф-Малах. Уйти – и спастись. Я не могу помешать этому – да и не стану. Если это нарушение заклятия, то, считай, повезло тебе, а не мне.
Я оглянулся. Не спят черкасы, кружком собрались. В центре – Бульбенко, рядом с ним – Свербигуз. И пан Кныш тут же. Разговаривают!
Знаю, знаю о чем! А около пана Логина всего-то и остались, что есаул да еще четверо. Негусто!