Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Нет, не ходят в гости с гаковницей! Не дома она! Но как же это?
– Откуда?
Рассмеялись. Даже Петро-молчун хохотнул. Хохотнул, гаковницу с плеча снял. Добрая гаковница! И о панскую голову не разбилась!
…Ай, пан, пан мостивый! Или думал ты, что будешь кулем на полу валяться?
То-то!
– Тут, Яринка, рассказывать – ночи не хватит. Ну, чего, сестренка, жива?
Вздохнула Ярина, закрыла глаза. Неужто все позади? И муки, и боль, и ужас смертный? Даже не верится пока…
– Жива, хлопцы! Жива!
Юдка
– Ты прав, Иегуда бен-Иосиф. Через Ворота можно попасть не только в иной Сосуд, но и переместиться внутри самого Сосуда. Главное знать как. Но ведь ты хотел спросить не об этом.
В эту ночь (вэй, тоже мне ночь!) морок уже не походил на морока. Загустел, плоти набрался.
Славный сынок у каф-Малаха. Не жалеет Имен для батьки!
Костер погас. У пустого бочонка мадеры – попоище. Пали черкасы гетьманские в хмельницкой баталии, но пали с честью – чубами к бочке. Даже завидно!
– Я до сих пор жив, каф-Малах. Это ты попросил сотника Логина?
– Я не мог попросить. Мог лишь кое-что показать. Поэтому и опустилась его рука. Но ведь ты хочешь узнать о другом?
Смотреть на его черную личину не было сил. Пылающие узкие глаза прожигали насквозь. А ведь он – только призрак! Каков же настоящий Малах?
– Ты прав, морок! Я хотел узнать, зачем спрятанному в медальоне нужно, чтобы глупый жид Юдка нарушил заклятие?
Обидным был его смех. Всего в нем хватало – и злости, и пренебрежения ко мне, сирому.
– Ты не умнее, Иегуда бен-Иосиф, своего Двойника! Не умнее – но любопытнее. Тот просто струсил.
Не удержался – взглянул в его горящие глаза. Вот даже как?
– Так с паном Рио тебе тоже не повезло? Вэй, да ты неудачник, каф-Малах!
Уязвил? Кажется, уязвил. Отвернулся морок, плечом дернул.
– Ты не первый, кто так зовет меня. Может, и правда. Но мои неудачи стоят твоих удач. Я мог бы ответить тебе, Иегуда бен-Иосиф, но не станет ли мой ответ водой, проливаемой на горячий песок? Но если хочешь, намекну. Когда нарушится заклятие, Внешний Свет разъединит верх и основу, сотрясутся сфиры, и в ракурсе Многоцветья станет возможным Чудо. Понял ли ты меня, мастер Нестираемых Имен?
Мне бы удивиться. Поразиться.
Но не стал я удивляться.
– Эге, так вот ты кто, каф-Малах! Ты не только бунтарь, ты еще и еретик! У какого безумца ты учился, сын греха? Ибо любой рав пояснит тебе, что никакого Чуда в ракурсе Многоцветья не настанет, зато в ракурсе Сосудов случится большая беда. Или ты хочешь, чтобы я стал Разрушителем Миров?
Внезапно почудилось, что я в синагоге, куда посмел зайти какой-то рав-самозванец. И не просто войти – сесть на возвышение, развернуть свиток Торы…
Ах ты, нечестивец!
Я быстро опомнился. Самое время изощряться в ученых спорах! Все-таки ты жид, бен-Иосиф. Хоть две шабли в руки возьми!
– Я учился у человека, которому
…Вэй, да и он, кажется, жид!
– Его звали Элиша бен-Абуя…
– …Которого все благочестивые люди именовали Чужим – дабы не осквернять уста проклятиями, – подхватил я. – Который побывал в Саду Смыслов, но вынес оттуда только безумие. Значит, это он научил тебя именно так трактовать Сокровенную Книгу?
Я укусил себя за язык. Перед кем я стараюсь? Перед тем, для кого Сокровенное Знание – только лопата, которой ставят в печь хлебы? Но в его печи может поспеть только Глупость. И та – горелая!
– Я тебя понял, каф-Малах. Нарушение заклятия взорвет сфиры. Но тебе нет до этого дела. Ты думаешь, что это даст тебе лазейку, чтобы пролезть из Не-Существования в Существование. Ты похож на безумца, который решил изжарить яичницу в пламени горящего дома!
Нет, не зря я всегда остерегался Малахов! Но бейт-Малахи, по крайней мере, соблюдают законы!
– Какой же ты зануда, Иегуда бен-Иосиф!
Не стал отвечать. Встал, повел плечами, отгоняя сонную одурь. Внезапно я почувствовал странную приязнь к спавшим у погасшего костра чубатым разбойникам. Всего-то и хотят они – посадить вредного жида на палю. Им и в голову не придет трясти Древо Сфирот!
– Ты не понимаешь, бен-Иосиф!
Я обернулся. Он еще здесь?
– Нарушение заклятия – выход не только для меня, но и для тебя. Кто ты сейчас? Сторож собственного гроба – не больше. И уйдет душа твоя в никуда, в бездну, худшую, чем Шеол, не выполнив ничего из предначертанного. Если же не побоишься, если сможешь переступить через себя…
Я закрыл уши, не желая слушать. Поздно жалеть о несбывшемся. Поздно! Этот бунтарь ко всему еще и глуп. Разве понять Малаху, что для Заклятого переступить через себя – горше самоубийства? Впрочем, что для него люди? Тараканы, не больше!
– Я выбрал свою дорогу много лет назад, каф-Малах! И теперь она подошла к концу. И твоя похоть к жизни не заставит меня стать Б-гоборцем! Уйди!
Я закрыл глаза, и передо мной предстала Бездна. Рядом – протяни руку. Этим ли грозил мне морок? Ну и пусть! Пусть моя душа навеки останется здесь, на дороге, ведущей из Ниоткуда в Никуда…
За одно я был благодарен ему, еретику и ученику еретика. Бунтарь-морок подтвердил то, о чем я только догадывался. Заклятие – дитя сфир, дар из самой из сердцевины. Мог ли я думать, что прилеплюсь своей погибшей душой к величайшей из Тайн?
А мы еще думаем, что далеки от Небес!
И не было ночи, и было утро…
– Едут, батька, едут!
Я даже головы не повернул. Не иначе с похмела почудилось пану Бульбенко. Я бы услышал – не спал да и не пил почти. Услышал бы – и увидел. Вот она, Бездна, вот и дорога белой лентой протянулась… Эге!