Рубеж
Шрифт:
– Что с тобой?
– спросил Григорий.
– Меня ранило!
– Куда?
– В ногу! В ногу!
– Потерпи, браток, всё это скоро кончится!
Метрах в пяти от автобуса лежали мёртвые кинооператоры, были хорошо видны их бледные лица, тут же валялась видеоаппаратура. Расстрел продолжался около часа, потом наступило затишье, воспользовавшись этим, Григорий быстро вскочил, схватил раненого подростка и бегом бросился с площади, за ним рванулись и остальные, кто прятался за автобусом, прихватив раненых. Гриша побежал за угол аппаратно-студийного комплекса и опустил раненого подростка, вся его правая нога была в крови. К ним подбежала молодая девчонка в белом медицинском халате, она торопливо расстёгивала сумку с красным крестом.
–
– Помоги другим.
Девчонка бросилась к другому раненому, а Гриша перевязывал подростка.
– Жжёт, вот здесь жжёт! Больно!
– стонал мальчишка.
– Потерпи, потерпи, браток, ты же мужчина!
Тем временем на площадь выехали три поливочные машины, и трое парней принялись подбирать и затаскивать в кабины раненых.
К углу здания подъехал ЗИЛ-131, девчонка в белом халате подбежала к машине, что-то сказала водителю, затем прыгнула в кабину, и они выехали на площадь. Едва машина поравнялась со входом, как по ней ударили трассирующие очереди. ЗИЛ вспыхнул, как факел, из его кабины не выскочил никто.
Несколько молодых ребят, прикрываясь цоколем здания и козырьком над первым этажом, стали подползать ко входу и вытаскивать оттуда раненых. На край площади выехал бронетранспортёр, остановился и ударил из крупнокалиберного пулемёта по жилым домам со стороны метро "ВДНХ", другой бронетранспортёр, видимо, окончательно осатанев от крови и убийств, выехал на улицу Королёва и открыл огонь по проезжающим машинам. Один из автомобилей сразу же загорелся, другой, вильнув в сторону, врезался в столб, остальные остановились, и люди из них бросились врассыпную. БТР ударил по ним из пулемёта, потом ещё немного пострелял по окнам жилых домов и после этого вернулся на площадь.
Молодые парни, бросая бутылки с бензином, подожгли угол здания аппаратно-студийного комплекса. Сильное пламя охватило угловую комнату на втором этаже.
Григорий тем временем заметил несколько легковых автомобилей, стоящих неподалёку. Он подбежал к одному из них, выдавил ветровое стекло и открыл дверь. Тут же завыла сирена, но Гриня уже открыл капот и хозяйничал вовсю. Его примеру последовали и другие, стали заводить остальные машины и сажать в них раненых. Раненого подростка Григорий посадил рядом с собой, на заднее сиденье к нему поместили ещё четверых. Он сел за руль, и машина тронулась прочь от Останкино. Вскоре они приехали в больницу. В приёмном покое стали принимать раненых, у дверей стоял молодой охранник в пятнистой одежде. Он молча взирал, как раненым оказывают первую помощь, как их кладут на носилки и увозят.
Григорий вышел на улицу, неожиданно его догнал охранник:
– Погоди, браток, я с тобой!
Они сели в машину и двинулись по ночной Москве к дому Верховного Совета России.
Глава восьмая
Фёдор шёл по Тверской улице, когда путь ему преградила баррикада. Над баррикадой развевался русский торговый флаг, рядом с флагом стоял мужчина с автоматом "Узи" на плече. Фёдор прошёл баррикаду и оказался на площади перед Моссоветом. Горели костры, шатались люди их было тысяч пять. Вокруг одного из костров сидели бомжи, в нос ударил резкий запах немытого человеческого тела. Бомжи сидели молча, тупо уставившись в одну точку. В это время какие-то люди стали выносить из дома Моссовета ящики. Бомжи сразу же ожили, они вскочили и побежали навстречу этим людям, вскоре они вернулись к костру, неся бутылки с водкой, пивом и дымящуюся снедь.
– Я же говорил, что сюда надо идти, а вы мне не верили, дурачьё, у демократов всегда найдётся что-нибудь пожрать и выпить.
Возле памятника Юрию Долгорукому собралась толпа, вдруг она пришла в движение и радостно завизжала. Фёдор направился туда, в середине стоял невысокий лысый еврей, и все внимательно слушали его.
– ...Останкино отбили!
– говорил он.
– Народу там положили сотни четыре, не меньше.
Толпа
– Уничтожить, перестрелять всех, как бешеных собак!
– закричал толстый мужчина с тройным подбородком.
– Раздавить русскую гадину!
– завизжала старая еврейка и притопнула тоненькой ножкой.
Вверху на каменном постаменте возвышался князь Юрий Долгорукий, восседая на своём боевом коне, он молча наблюдал, как внизу бесновалась нерусь.
Фёдор выбрался из толпы и направился на другой конец площади. Неожиданно его окликнули, у ближайшего костра сидело несколько человек. Среди них Фёдор узнал своего институтского товарища Валентина, проститутку Люську и педераста Аркашеньку.
– Федя, вот уж не чаял тебя здесь увидеть, - произнёс Валентин, поднимаясь навстречу.
– Значит, ты с нами, с демократами?
– Нет, я не с вами, я здесь случайно.
– Значит, ты всё ещё на стороне защитников парламента?
Фёдор усмехнулся.
– Скажите, а что за люди собрались у Белого дома?
– спросила молодая девица с крашеными рыжими волосами.
– Там фашисты, шовинисты и шизофреники!
– проговорил скороговоркой, как заученную роль, Валентин, усаживаясь у костра и открывая очередкую банку с пивом.
– Ну, ты это врёшь!
– сказал Фёдор.
– Если открыть политический словарь и посмотреть значение слова "фашист", то ты прочтёшь, что фашизм - это одна из форм капитализма, когда он начинает терять власть, то он прибегает к грубому физическому насилию, что Ельцин и сделал сегодня, так что фашист это он, самый настоящий, без изъяна. Что касается шовинизма, то в Дом Советов съехались люди со всего Советского Союза, представители почти всех национальностей, так что тут ты опять врёшь. Ну а насчёт шизофрении, вот тут ты прав, там действительно собрались одни шизофреники. Двадцать восемь панфиловцев тоже были шизофреники, немцы полстраны захватили, Красную Армию разбили. На них пятьдесят танков прёт, а их только двадцать восемь, и позади никого, путь на Москву открыт, всё - война проиграна, погибать уже бессмысленно, надо в плен сдаваться, а они - идиоты, под танки с гранатами бросаются, ну разве не шизофреники. Будь на их месте французы или англичане, бельгийцы или голландцы, умные цивилизованные народы, они бы всё тщательно взвесили, здраво рассудили бы и сдались, потому что умные, и ты, Валя, тоже не растерялся бы, сразу лапки кверху поднял, потому что умный, цивилизованный человек; и в концлагере бы ты не пропал, ты бы сто раз изогнулся, извернулся, как удав гнутый, и заделался бы какой, ну и вешал бы русских, поляков, чехов, словаков не потому, что ты злодей, а потому, что так сложились обстоятельства, ты никогда не можешь быть выше их, они выше тебя. Такие, как ты, никогда не идут против ветра, потому что ты умный человек, а людей тебе было бы искренне жаль, и ты бы намыливал им верёвку мылом, чтобы меньше мучились. Ну а когда война бы закончилась, ты опять извернулся бы и оказался в американской зоне, и сейчас ты спокойно бы доживал свой век где-нибудь в Майями, имея виллу, две машины, детей, внуков и счёт в банке, потому что ты умный, цивилизованный человек, новый русский, а панфиловцы, они давно уже сгнили, шизофреники. Однако я только не пойму, почему ты сюда пришёл. Вдруг здесь тоже начнут стрелять?
– А куда же ему деваться, если его шеф здесь? Он за ним, как нитка за иголкой!
– ехидно сказала Люська.
– Веньямин, значит, здесь?
– переспросил Фёдор.
– Он сейчас в Моссовете заседает, про тебя, между прочим, спрашивал, хочет тебя видеть, - произнёс Валентин, наслаждаясь пивом, было видно, что он нисколько не обиделся.
– Что же вы стоите?
– сказал педераст Аркашенька, глядя на Фёдора снизу вверх.
– Присаживайтесь, у нас "Амаретто" есть, хорошее вино.