Рубеж
Шрифт:
– У меня аллергия, - Фёдор развернулся и зашагал прочь. На Манежной площади его догнала иномарка. Машина резко затормозила, и из неё вышел Веньямин.
– Садись, подвезу.
– Фёдор сел в машину.
– Ребята говорят, что видели тебя у Моссовета, ты напрасно ушёл.
– Что произошло в Останкино?
– Разве ты не слышал лысоватого мужчину? Он выступал у памятника.
– Значит, это правда, в Останкино расстреляли безоружную толпу?
– Да, всему этому сборищу патриотов устроили хорошую кровавую баню.
– И тебе их не жалко?
– Кого? Этих шизофреников? Я давно тебе хотел сказать, поскольку ты мой друг детства, и мы с тобой когда-то в пионерлагерь вместе ездили, и в колхозный сад за яблоками лазили, чтобы ты прекратил маяться дурью и спустился с небес на землю. Я понимаю, что
– Нет, кое-кто, наверно, уцелел, но эта величина настолько мала теперь, что ею можно пренебречь. Осталось только быдло, рабы, которые будут выполнять все наши приказы и не посмеют ослушаться. Всё решает наследственность, генетика, у героя рождается герой, а у морального урода рождается урод. Уничтожая благородные касты, и прежде всего касту царей и касту воинов, мы давали возможность плодиться ублюдкам. Двуногие твари, которых теперь миллионы, они ничего не хотят знать и понимать. Да, русский народ был великим народом, у вас были герои, были учёные, но теперь всё это уже в прошлом. Раньше достаточно было только ударить в колокол, в набат, и ваш народ поднимался на борьбу с захватчиками, теперь уже целую неделю омоновцы откровенно убивают людей, а народ не шелохнётся, и эти идиоты, что собрались у Дома Советов, не хотят этого понять, что их игра проиграна, им надо о себе подумать, о своей личной жизни. Ты обратил внимание, какие они все разные по поведению, по разговору, даже по одежде, это сборная солянка из остатков благородных каст, которые съехались со всей страны. Они уже ничего не смогут изменить, они уже обречены, потому что нет больше русской нации, и русский дух не существует, его нет!
– Значит, утром вы добьёте последних из могикан?
– спросил Фёдор.
– Не-е-ет, зачем, мы их используем, чтобы поставить на место остальное быдло. Утром к Белому Дому подойдут танки и сразу же, без предупреждения, откроют огонь. Обстрел будет продолжаться десять минут. Шизофреники сразу же поднимут белый флаг, но их всё равно будут расстреливать, не будут стрелять только по тем окнам, где будут белые флаги. Скоро шизофреники это поймут и в каждое окно выкинут по белой тряпке. Ты только представь себе это зрелище! Огромное здание, и из каждого окна свисает белое полотнище, а потом они начнут выходить с поднятыми руками, дрожащие от страха, бледные, трясущиеся, и бросать оружие к ногам победителей. Всё это будут снимать телекамеры и транслировать на весь земной шар, и человечество всего мира увидит, что ждёт тех, кто посмеет встать на пути нашего владычества. Все граждане бывшего Советского Союза прильнут к телевизорам и увидят жалких, дрожащих, нет, не людей, а существ, и уже никто не посмеет выступить против нас. Кажется, у уголовников это называется "опустить" так вот, мы опустим весь народ, всех обитателей бывшего Советского Союза!
– И Веньямин самодовольно улыбнулся.
– Ну а если защитники Дома Советов не сдадутся?
– сказал Фёдор.
– Куда же они денутся? С голыми руками против танков не попрёшь.
– А если Руцкой раздаст оружие, там же помимо автоматов сотни гранатомётов и
– Он же почётный гражданин Израиля, разве ты не видел по телевизору, как он рыдал возле Стены Плача, как и положено настоящему еврею. Нет, несколько десятков автоматов он выдаст, спектакль должен иметь соответствующее оформление. Из Израиля сегодня прибыли спецподразделения снайперов, они засядут на чердаках и будут отстреливать прохожих.
– Зачем?
– удивился Фёдор.
– Здесь преследуется цель чисто ритуальная. Евреи в самом сердце России, в Москве, забивают русских свиней. Я рассказал тебе всё это, чтобы предостеречь тебя от ошибок, которые могут быть для тебя роковыми. Ты же мой друг. И я помню, как когда-то ты учил меня драться, как однажды из-за меня ты принял побои. Я ничего не забыл, поэтому прекрати валять дурака и займись делом. Мы строим новый мир, новое общество, и ты можешь занять в нём неплохое место, если будешь стараться...
– Останови машину, - сказал Фёдор.
– Куда это ты?
– А я хочу посмотреть, как они возьмут Дом Советов за десять минут, произнёс Фёдор, выходя из автомобиля.
– То, что всё это спектакль, я верю, Веня, знал и без тебя, и я не собирался в нём участвовать, но теперь, после Останкино, я приму участие, и пусть Ельцин ведёт свою банду с танками, с ракетами, с вертолётами, я принимаю бой! Неравный, с голыми руками, и мы ещё посмотрим, кто кого одолеет. Я вообще-то уже шёл туда, ты меня вовремя подбросил. Пока!
– Подожди, это же безумие, они же там все обречены, что ты там сможешь изменить один...
– Я же тебе объяснил, я принимаю бой, а ты иди на север, там безопаснее.
– Не понимаю?!
– Читай сказку "Маугли", поймёшь!
– и Фёдор зашагал к Дому Советов.
Глава девятая
У дома Верховного Совета на площади по-прежнему толпился народ, но людей было значительно меньше, тысяч десять. Общее настроение уже было другое, во всём чувствовалась тревога, и она с каждым часом нарастала. На тротуаре стоял Григорий.
– Трофанчик, живой!
– воскликнул Фёдор, бросаясь к нему. Григорий улыбнулся. Он был в милицейском бронежилете, на плече у него висел автомат "ксюша".
– Тебе никак оружие выдали?
– От них дождёшься, от этих болтунов. Мы тут по дороге двух ментов встретили, ну и позаимствовали. Кстати, познакомься, это Вася - афганец, Гриша кивнул на молодого парня в камуфляже, стоящего рядом, он тоже был в бронежилете и с автоматом.
– Молодцы! А Андрея не видел?
– Он домой рванул, у него там пистолет спортивный мелкокалиберный есть. Скоро будет.
Из подъезда выскочили человек двадцать автоматчиков и стали грузиться в машину.
– В Останкино, мужики?- спросил Гриня.
– Нет, таможню брать!
– Это какую таможню, которая на трёх вокзалах?
– Угу!
– Зачем?
– удивился Фёдор.
– Ну ты подумай, - воскликнул Григорий, - быки просто какие-то, ваты бубновые, откровенно вальтуют, на черта им сдалась эта таможня, кому она вообще нужна? Надо взять сотни две автоматчиков, десяток гранатомётов и ещё раз атаковать Останкино. Захватить его, переломить ход событий в свою пользу. Надо действовать, а они сопли жуют! Мы тут по дороге сюда Анпилова встретили. Мы с Васей к нему, так и так, давай, командуй! А он только руками разводит и говорит: "Я митинг могу провести, демонстрацию организовать, а штурмовать Останкино - это не моя стихия, я же не военный".
– М-м-да! Вообще-то он прав. А что там за казаки?
– Фёдор показал на ближайшую баррикаду, на которой суетились люди в папахах.
– Это Оренбургская казачья сотня. Они давеча такой спектакль закатили. Набрали где-то консервных банок, больших, из-под кильки, сложили их штабелями, чтобы издали хорошо было видно, потом выставили цепь охранения и стали эти банки закапывать в разных местах. Что тут началось! Сбежались журналисты, целая кодла, хотят приблизиться к баррикаде, а казаки их не пускают, они кричат, волнуются: - Что вы делаете?! Кто дал вам право минировать центр города? Это варварские методы ведения войны! Это нарушение международного соглашения! Мы сообщим об этом в наших газетах!
– В общем, столько визгу было, вони от этих общечеловеков, хоть топор вешай. Одним словом, это надо было видеть. Если казачья уловка сработала, то с этой стороны ельциноиды уже не сунутся!