Рубеж
Шрифт:
– Ну ясное дело, очень тяжёлая работа, - ответил Фёдор. В дальнем конце зала он заметил пожилую женщину, поразительно похожую на девицу на сцене. А это кто?
– А-а!
– встрепенулся Валентин.
– Это её мама. Она тоже раньше путанила, а теперь и дочку пристроила. У неё ещё и младшая есть, школьница, как десятый класс закончит, так сюда придёт.
– Семейная традиция, значит, - подытожил Фёдор.
– Они, между прочим, за ночь зарабатывают больше, чем ты за месяц.
– Большой специалист!
В зале появился молодой парень в женском платье с ярко накрашенными
– Аркашенька!
– крикнул он и послал воздушный поцелуй. Аркашенька в свою очередь поймал поцелуй и стал приближаться к мистеру Смиту, пританцовывая и виляя задом.
– Люськин конкурент, - произнёс Валентин, отодвигая поставленный заранее для Аркашеньки стул.
– Видать, тоже большой специалист, - сказал Фёдор, вставая.
– Прошу прощения, господа, но мне уже пора.
– До свиданья, Федья, - японец Йоши вежливо кивнул.
– Всего хорошего, Федя, - произнёс и Джон Смит.
– Если будет что-либо интересное, приходите.
– Гуд бай!
– И Фёдор направился к выходу.
Фёдор шёл по московским улицам, ярко светило тёплое осеннее солнце. На Пушкинской площади стояла огромная толпа, тысяч пять.
– Ого, а это что за сборище?
– воскликнул Фёдор, останавливаясь.
– А это встреча дорогого всенародно избранного ублюдка Ельцина с народом!
– бросил один из прохожих.
– О-о, это любопытно!
– сказал Фёдор, направляясь в толпу и на ходу доставая фотокамеру. Усиленно работая локтями, он стал пробираться в середину, но тут на его пути возникла плотная цепь милиционеров, а за ней стояла точно такая же цепь из крепких ребят в штатском.
– Куда?
– грозно спросил милиционер, преграждая Фёдору дорогу.
– Пустите к всенародно избранному.
– Пропуск!
– Только по пропускам пускаете к дорогому Борису Николаевичу?
– Да, и прошедших особую проверку!
– Понятно, - сказал Фёдор, направляясь вдоль милицейской цепочки и ища какую-нибудь лазейку, но менты везде стояли плотно. Вдруг Фёдор увидел в толпе какое-то сгущение, вокруг которого сновали с видеокамерами журналисты. Там явно происходило что-то интересное. Фёдор рванул в ту сторону, опять интенсивно работая локтями. В центре стоял человек средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой, одетый в рясу православного священника.
– Я по моим политическим убеждениям являюсь демократом и целиком поддерживаю указ Бориса Николаевича Ельцина о роспуске парламента... говорил человек, позируя перед видеокамерами. Фёдор сразу же узнал этого человека. Он видел его много раз по телевизору.
– Отец Глеб!
– крикнул Фёдор, отталкивая какого-то тележурналиста. Отец Глеб, здравствуйте! Вы меня не узнаёте?
Отец Глеб внимательно посмотрел на Фёдора.
– Простите, что-то не припоминаю.
– Ну как же, отец Глеб, помните август девяносто первого, "Белый дом", и мы с вами на седьмом этаже составляли план, как выкурить снайперов из гостиницы "Украина".
– М-м-м...
– мучительно замычал отец Глеб.
– Я командовал отрядом, сто сорок вторым отрядом народного ополчения, соврал Фёдор.
– Ах, да-да, конечно,
– воскликнул священник.
– Вы, значит, опять пришли поддерживать Бориса Николаевича?
– Естественно, кстати, не поможете к нему пройти, а то не пускают.
– Сожалею, но не могу, без пропуска никак нельзя. Сами понимаете, кругом полно бандитов-патриотов.
Окружающая толпа одобрительно загудела.
– Скажите, пожалуйста, - обратился к священнику один из иностранных журналистов, - как вы относитесь к католической и протестанстской церкви?
– Я как православный русский священник отношусь с большой симпатией к католичеству и протестантству, особое одобрение у меня вызывает католицизм.
– Отец Глеб, - не выдержал Фёдор, - а вы сегодня служите?
– Слава Богу, нет!
– А когда будете?
Отец Глеб на секунду задумался:
– А бес его знает, когда.
– А что же так?
– не унимался Фёдор.
– А я написал прошения Священному Синоду: "В связи с большой депутатской нагрузкой прошу освободить меня от необходимости служить службу в моём приходе..."
– И что же Синод?
– Синод разрешил.
– Понятно!
– сказал Фёдор.
– Скажите, пожалуйста, - опять спросил иностранный корреспондент, - что это за люди, которые собираются защищать парламент?
– Это - коммунисты и фашисты.
– Это шизофреники, - вмешалась в разговор старая еврейка.
– Это ненормальные люди, это просто идиоты.
– Их всех, всех надо перебить, как бешеных собак!
– завизжала другая еврейка, молодая, стоящая рядом.
– Всех этих русских патриотов уничтожить до единого!
– Она вся затряслась, на губах выступила влага, а в глазах горела лютая, тысячелетняя ненависть. Её визг подействовал на толпу, как запал на боевую гранату. Толпа сразу же загудела и пришла в движение. Фёдор обвёл её взглядом: почти у всех лица были искажены злобой, губы шевелились, а в глазах горела всё та же мессианская ненависть; и неожиданно для себя Фёдор почувствовал свою полную противоположность этой толпе. Всем телом, всем своим существом, всей душой он ощутил свою инородность. Каждая клеточка его организма, каждый волос кричал ему: "Враги, чужие!..."
Фёдор ещё раз оглядел их. Половина людей была явно еврейского происхождения, но другая с чисто русской внешностью. Он посмотрел на мужчину средних лет со светлыми глазами, на молодую женщину с курносым русским лицом. Родные славянские лица, но какая же бездонная пропасть лежала между ними. Фёдор усиленно заработал локтями и покинул толпу.
Глава третья
У дома Верховного Совета шёл митинг. Огромная площадь была заполнена людьми. Их было много, десятки тысяч. Большое количество различных знамён трепетало на ветру. Красные, русские, державные, андреевские, казачьи и множество других, значения которых Фёдор не знал. Баррикад уже было три, и они стали намного значительнее и внушительнее, чем в предыдущую ночь. Как и прежде, на трибуну взбирались поочерёдно различные ораторы и клеймили позором негодяя Б.Ельцина. Периодически какой-то мужчина с круглым лицом брал мегафон и призывал записываться в боевые дружины.