Рубикон
Шрифт:
Весь облик этих людей у него ассоциировался с индейцами. Но странное дело: вроде и лица раскрашены, преимущественно в белые и желтые цвета, и по паре перьев в длинных волосах, забранных в две косы, и загар такой, что обзавидуется любой из побывавших на морском побережье, но облик их практически ничем не отличался от земного. Иными словами, они здорово походили на европейцев, вдруг решивших поиграть в индейцев. И волосы ничуть не черные, а рыжие, у одного и вовсе русые. Вон у старшего имеется очень даже окладистая борода. У того, что мертв, отошел, бедолага, лицо тоже заросшее, но пожиже, — наверное, был помоложе.
Дикари с не меньшим интересом поглядывали на Дмитрия с Ларисой. Такое
— Ну что, будем шить? — поинтересовалась Лариса.
— А есть варианты?
— Есть. Оставить ее как есть, менять почаще повязки. Если выживет, однозначно будет инвалидом.
— А если сшить?
— Скорее всего, хромота останется, но так, незначительная — все же мышца полностью не восстановится. Но это при большой удаче, если он не отдаст концы.
— Выхода нет. Инвалид — это одно, а охотник с хромотой — совсем другое. Сшить сможешь?
— Ну нам преподавали полевую хирургию, а мне, как ты помнишь, учиться нравилось, но практики никакой не было, даже на трупах не практиковалась. Ладно, поняла. Снимай аптечку. Объяснить бы дикарю, что его собираются лечить, а то ведь ему сейчас ой как больно будет.
— Попробую. Эй, дружище, мы сейчас будем тебя лечить, будет больно.
Говоря это, Соловьев всячески подкреплял свои слова жестами, то тыча руками на себя и Ларису, то на рану, показывая, что они сейчас будут шить рану, то кривясь, словно от боли, то разводя руки в стороны, словно изображая спокойную гладь воды, — мол, все будет пучком. В общем, полный сюрреализм. Но, как видно, его прекрасно поняли:
— Хо. А лапон. А тана.
Как ни странно, Дмитрий прекрасно понял, что ему ответил мужик. Нет, он не выучил вдруг их язык, и слова для него оставались непонятными, а вот жесты… Куда там ему, с его потугами, у этих людей язык жестов был просто на высоте. Вот ни слова не разобрал, но отлично понял, что именно сказал раненый: «Хорошо. Я понял. Я готов», — именно так или очень близко к этому. Нельзя сказать, что Дмитрий не обрадовался этому обстоятельству. Еще бы и ему так уметь — и проблем с общением вообще никаких. Но, как видно, умение читать язык жестов у местных было настолько на высоте, что они сумели понять и его.
Лариса склонилась над раненым, а Соловьев остался стоять немного в стороне, повесив карабин на плечо, оставив в руках свое ружье. Случись что, это оружие будет куда более сподручным, тем более что в стволах сейчас была картечь. Лес, о больших расстояниях не может быть и речи, а картечь позволяла поразить противника даже при не особо точно взятом прицеле. Дмитрий всегда считался хорошим стрелком, но так будет надежнее, да и выстрел от ружья куда как громче, значит, и психологический эффект будет повыше.
Тут еще и старший отправил куда-то одного из парнишек. Что именно сказал вождь, было определенно непонятно, потому как фраза состояла из пары слов, и при этом никаких жестов сделано не было. Черт его знает, может, послал за подмогой, желая пленить чужаков и завладеть их имуществом. Внимательнее надо. Не расслабляться.
Стараясь все время держать в поле зрения оставшегося мальца, Дмитрий не сводил взгляда и с Ларисы, благо первый находился поблизости от нее и внимательно следил за ее действиями. Хм. А он и не знал, что у Ларисы с собой целый флакон спирта: она им обработала вымытые руки. Дезинфекция. Оно и к лучшему — знай он об этом, и кто поручится, может, уже добрался бы до антистрессового всех времен и народов. Странно, как к нему не обратилась сама Лариса. Впрочем, она никогда не пила алкоголя.
Девушка
Дело вовсе не в требовании устава. Это зачуханный боец может не иметь при себе иголки и нитки и щеголять прорехами в одежде, огребая за это от начальства. Уважающий себя всегда держит под рукой не только нитки с иголками, но и кусок свежей подшивы на подворотничок. И опять устав тут ни при чем: вопрос самоуважения. Нормальный дембель всегда будет следить за собой, и как следствие — за тем, чтобы у него не появлялись всякие прыщи, фурункулы и карбункулы. Другое дело, что это может вылиться в извращенную форму, когда старослужащий заставляет молодого починить или постирать его форму или же сменить подворотничок. Но первопричина здесь не в желании показать свое превосходство, а именно в опрятности и гигиене. Дмитрий никогда не самоутверждался подобным образом и предпочитал следить за собой сам, — как следствие, эта привычка въелась ему в кровь. Поэтому, отправляясь в путешествие по лесам и горам, он не мог не взять с собой нитки и иголки: мало ли обо что можно изодрать одежду. А оно вон где пригодилось.
Сказать, что он сильно зауважал дикаря, — это не сказать ничего. Да, тот кричал, когда получил рану, но зато лишь скрежетал зубами, когда им занимался Дмитрий, и столь же стойко переносил измывательства Ларисы. Сейчас она накладывала швы, не имея возможности обезболить процесс, — как говорится, наживую. Ничего, терпит. Стежков оказалось не так много как мог ожидать Дмитрий, и стянуты они были лишь слегка, так что рана оставалась практически открытой. Вот она сделала дренаж из куска стерильного бинта, затем наложила тампон и повязку. На его взгляд, вроде нормально, а если судить по виду девушки, ничуть не излучающей уверенности, — так и не очень. Ладно, время покажет.
Закончив с обработкой раны, она вновь вымыла руки, а затем достала упаковку каких-то лекарств, горестно вздохнула, извлекла одну таблетку и протянула аборигену, показав, что он должен ее выпить. Тот попытался это сделать, но тут же выплюнул. А ты как думал? Лекарства — это тебе не мед, обычно очень даже горькое. Кто бы сомневался. Она подобрала выплюнутую таблетку, сполоснула водой и вновь протянула дикарю, с очень требовательным и строгим видом. Еще бы! На него тратят невосполнимые запасы медикаментов, а он плюется как верблюд. Может, грозный вид девушки отбил у него желание артачиться дальше, а может, все дело в том, что она выглядела весьма убедительно, но со второй попытки, хоть и не без труда, раненый все же заглотил лекарство, тут же запив его остатками воды, стараясь смыть горечь. Вот и ладушки, а то устроил тут.
Что теперь? По виду дикарей Дмитрий понял: сейчас они будут ждать с моря погоды. А вот что это принесет, покажет время. Все одно у них нет выбора. Прожить в одиночку в мире, полном опасностей, и тем более когда эта опасность исходит от такого изворотливого, хитрого и матерого противника, как человек, просто нереально. Вполне может быть, что они только что огребли целую кучу неприятностей, его просто убьют, а ее уволокут в неволю или тоже грохнут, предварительно… Об этом думать не хотелось. От этих мыслей он отчего-то сразу начинал ненавидеть этих людей, хотя пока повода к этому не было никакого. Спокойно. С такими мыслями о мирном соседстве и думать нечего.