Рубин Великого Ламы

Наконец раздался колокол к завтраку, стали выходить из кают и постепенно собрались в столовой. Вход Боба Рютвена произвел сенсацию. Имея право по происхождению занимать место среди этого общества и вполне заслужив его вчерашним поступком, он был приглашен Дерошем к столу.

В восторге от такого приглашения, Боб считал нужным счистить с себя краску, — но увы! краска была очень прочная. Все утро он трудился над своим белением, подбодряемый советами Мюриель и рассуждениями лорда Эртона, которого тяготила мысль иметь родственником негра, но все это привело

к очень плачевным результатам. При появлении его к завтраку всем бросился в глаза пятнистый цвет его лица и вызвал всеобщий смех.

— Мой бедный Боб! — сказал лорд Темпль, считая нужным взять его под свое покровительство, — что вы сделали со своим красивым лицом?

— К несчастью, я думал, что краска сойдет, — ответил Боб, видимо сконфуженный, — я никогда не предполагал, что она держится так крепко!

— Вы не пробовали пемзой? — спросил Оливье, переходя от неудержимого смеха к состраданию.

— Спросите лучше у Эртона и Мюриель… Они чуть не содрали мне кожу!

— Мы сделали ошибку, — проговорила мисс Рютвен, наклоняя набок голову и рассматривая критическим взглядом свою работу, — именно тем, что начали с носа!..

— Почему? — спросил Боб с беспокойством.

— Это придает вам вид какой-то починенной статуи, которая плохо сделана…

— Было бы, может быть, лучше всего перекрасить все снова до приезда в Лондон! — лукаво поддразнивал мистер Петтибон, находя удовольствие в затруднении своего противника.

— Подите вы! — проворчал бедный Боб. — Хотел бы я увидеть, как бы вы показались в клубе перед товарищами, вымазанный, как я! Мы бы посмотрели, смешно ли вам было бы тогда!..

И он сердито принялся глотать кушанье.

Впрочем, когда прошла минутная вспышка веселья, вызванная приходом Боба, гости «Галлии» казались какими-то убитыми. Ужасные события прошедшего вечера оставили свой след, и никто не мог забыть, что два изменника еще находились на корабле, в лазарете. Так потянулся завтрак без обычного воодушевления.

Все встали из-за стола в то время, как показался Самарканд, а потому каждый поспешил к перилам, чтобы с помощью лорнета или подзорной трубы рассмотреть памятники этого города, когда-то могущественного, но который теперь одряхлел и пришел в упадок со своими дворцами, сотнями мечетей, коллегиями, обсерваториями и своими величественными развалинами.

— Разве сказал бы кто-нибудь, — воскликнул лорд Темпль, — что эта ничтожная кучка домов была когда-то большим городом с населением более ста пятидесяти тысяч душ?

— И столицей великого Тамерлана, — прибавил Оливье, — взгляните на этот памятник, направо, это должна быть его гробница, если карты не обманывают меня!

— Гробница Тамерлана! — воскликнула Мюриель, внезапно заинтересованная. — Это была столица Тамерлана?.. О!.. Пустите меня посмотреть!..

— Можно узнать, почему вы так интересуетесь всем, что касается этих варваров? — спросил Эртон, вдруг чувствуя ревность к ним.

— Вы еще спрашиваете? — произнесла Мюриель сентиментальным тоном. — Причина этого — гимн Тамерлану,

который хорошо пел этот Матанга!..

— Мне кажется, — с горечью возразил Эртон, — мы — жалкие судьи этого пения ламы, когда не понимаем ни одного слова!..

— Говорите за себя! — с живостью воскликнула Мюриель, — но я поняла много любезных слов, с которыми он обращался ко мне. Могу вам сказать, что можно бы пожелать многим из наших европейцев сделаться такими же красноречивыми, как он!

— Красноречив! — повторил лорд Эртон с досадой, — я же нахожу его нестерпимым болтуном!

— Это потому, что вы не понимаете его!

— И прибавлю, фат и надутый хвастун, как павлин!

— Кто бы это говорил! Было бы несколько простительно тому, кто сам хорош…

Ссора угрожала разгореться, если бы Боб не вмешался, приглашая идти с ним и помочь счищать краску. Все свободное время он посвятил чистке; чуть вырвется минута досуга, он уже сидит где-нибудь в углу и немилосердно трет свое лицо пемзой. Лорд Эртон усердно помогал, преследуя и свои цели. Мюриель, услужливая или насмешливая, смотря по минутному капризу, награждала его или злым словом, или кулаком.

Мистрис Петтибон нашла их всех за этим занятием незадолго до вечернего чая. В ту минуту, когда совместный труд и бесполезные усилия, вместе с насмешками сестры, довели бедного Боба чуть не до слез, мистрис Петтибон подошла к нему и ласково заговорила.

— Не мучьте себя, Рютвен, и бросьте эту пемзу, которая ни к чему. Мне пришло на память одно средство известного состава, которым пользовался один из моих сыновей, когда он вздумал начернить себя как вы…

— И он достиг чего-нибудь? — чуть не вскрикнул Боб, на пестром лице которого блеснула надежда.

— Вполне!

— Ах, мадам! — вскрикнул от радости бедный мальчик, делая неимоверное усилие, чтобы не расплакаться, — представьте только себе! Я уже решился уехать из отечества… остаться в Баку… броситься в воду… на все, чтобы только не показываться в таком виде!

— Не отчаивайтесь так скоро, — сказала американка с улыбкой. — Вы видите теперь, если бы раньше вы получше взвесили все последствия вашего поступка…

— Ах! Тройной я дурак! Но не будем терять время, прошу вас. Я тороплюсь освободиться от этой ужасной маски!..

— Сударыня, — сказал лорд Эртон торжественным и важным тоном, — позвольте мне передать вам от моей будущей семьи благодарность за такую значительную услугу, которую вы нам оказываете!

— Ах, прошу вас, — вскрикнул Боб раздраженно, — оставьте комплименты на будущее время! А что касается благодарности, могу вас уверить, мистрис Петтибон, что я навеки буду вам обязан!

— Я в этом не сомневаюсь, — сказала превосходная женщина, испытующе глядя своим ясным взором в от крытое лицо Боба. — Идем приниматься за лекарство! Мы увидим, устоит ли ваша краска против моей фосфорнокислой соли, потому что в этом весь секрет. Вы видно, никогда не занимались фотографией, раз не знаете, как трудно освободиться от одного пятна азотнокислой соли?