Рубиновые звезды
Шрифт:
– По-афгански это. Парень, или друг. Забыл я уже, Коля… – махнул он рукой, словно отгоняя что-то.
– Ух ты! А я все думаю-думаю… Бахча… не бахча. Так ты что? По- афгански там насобачился?
– Да ну! По-афгански – это я так сказал. Там, языков этих…На севере вообще таджики, как у нас живут. Жили, вернее, у нас…Там ещё узбеки, пуштуны, – и хрен их короче разберет. Пару слов запомнил. – протянул Василий и понял, что сказал правду – многое выветрилось из памяти. И на месте ныне забытого, вне сомнения важного когда-то, осталась тянущая пустота, как в лунке вырванного с корнем зуба.
–
– Как было? Да просто все было. Был к примеру водитель, Коля звали. Как тебя. А фамилия… Харитонов, кажется. Вместе ехали. Он баранку вертит, а я с автоматом. В охранении, вроде как. Обстреляли нас. Стекло с моей стороны, боковое – тиу! Пуля, получается, вот так прошла… – быстро взмахнул он возле носа. – И, все! Хорошо с обрыва не улетели. Завернул Коля к горе. Успел. Ткнулся. А я из машины выпрыгнул.
Пастух настороженно притих, приоткрыв и вытянув губы.
–Это… А я вот не понял? С шофером-то чего?
Василий прищурил глаза и коротко резанул:
– С шофером – все! Я ж тебе сказал. – он, поражаясь недогадливости, раздраженно вдавил истлевшую сигарету в каблук, и расстегнув клапан, засовывая окурок в наружный карман рюкзака, все-же уточнено добавил, – Убили водилу.
– Ух! – только и промолвил Коля, быстро-быстро перекрестившись.
– Вот тебе, и ух! А за какой хрен? Его, когда «Урал» врезался, на меня откинуло. Кровь горячая-горячая. Как кипяток показалась. – и, поражаясь своим словам, которые никогда и никому прежде не говорил, с легкостью произнес: – А я – обоссался. Кругом стрельба, а я думаю: хорошо, хоть кровью залило…
Когда убитый Харитонов упал на него и чужая кровь, проникнув сквозь форму, залила живот и пах, смешиваясь с вытолкнутой ужасом мочой, мозг его в мгновение вспыхнул, и страх сменил лютый холод. В глаза ярко ударил свет от вспыхнувшего впереди грузовика. Словно оглохнув, и не слыша ничего кроме биения сердца и сипящего хрипа дыхания, ударившись о каменистую дорогу, он быстро переполз к валунам, в сторону обочины. Внизу, за невысоким обрывом, по дну узкой долины между камнями струился ручей.
Лежа за обломком скалы, он рванул предохранитель вниз до упора и дернул затвор, ободрав кожу с мизинца. Из патронника вылетел блестящий, островерхий цилиндрик и пустячно звякнул о камни. Автомат был готов к бою всегда, но Василий об этом забыл…
– Ладно! – Василий склонил лицо к собаке и снова похлопал по загривку, чувствуя, как в груди возникает и разматывается теплый клубок, будто из шерстяной нитки. И, кончик её протянулся через горло, и высунулся в ноздрю, будоража и щекоча… Он пошмыгал носом и поморгал глазами. Навернувшееся отступило. Он ощутил себя голым младенцем, с разумом внезапно состарившегося человека, на чьей-то огромной и теплой ладони, в которую захотелось уткнуться лицом. Он судорожно втянул воздух, и, закрыв глаза, помотал головой из стороны в сторону. Вроде, прошло. И что бы окончательно прогнать то, что делало его слабым и беспомощным, обратился к пастуху:
– Ну, это ладно…А, ты-то? хоть чего-нибудь, хочешь ты, или нет? А, Коля?
Тот повернул голову в сторону пруда, будто всматриваясь вдаль, мечтательно сказал:
– Хочется, Василий! Поумнеть
– Ты, Коля, книжки, тогда читай. Бери с собой и читай. А то разбогатеть собрался, а даже билета лотерейного не купил. Ладно. Пойдем мы.
Он поднялся с земли, набросил на плечи рюкзак и взял в руки ружье. Пес тоже поднялся, и, прыгнув, стал передними лапами на грудь хозяина всматриваясь в его лицо преданным взглядом.
– На вот… забирай всю. – Василий, погладив пса, столкнул его, и протянул Коле сигареты.
– А ты как? – обрадовался удивленно Коля.
– У меня еще есть. – соврал Василий.
– Ну, спасибо тогда! Ни пуха тебе, ни пера!
– К чёрту! – сплюнул три раза через левое плечо Василий, и повернувшись, направился в сторону Крутых Горок, – тех самых почерневших холмов. Лайка оглушительно и радостно бамкнула и помчалась вперед.
Пересохший лог, виляя густыми камышовыми зарослями, тянулся по правому краю еще не уничтоженного, вытянутого вдоль камышей, лесного байрачного островка. С левой стороны, деревья и кусты уткнулись, словно в стену, в невысокий желтеющий глиной, обрыв. Это был край террасы плоского заброшенного поля, заросшего путающим ноги стелющимся, кудрявым бурьяном, с пятаками высокой, усыхающей конопли.
Против обрыва и полосы леса, в самом логу, находилась распаханная низина с торчащей из почвы после уборки початков кукурузной арматурой. Прямо за ней – невысокая возвышенность, с заброшенным и прошитым прутьями дурного лозняка, состарившимся садом. Плоды давно уже не наливались там соком и не гнули ветви яблонь; не румянились, подставляя катившемуся по небу солнцу свои бока. Деревья одичали. Стволы и ветви покрылись серо-зелеными лишайниками.
Вот тут, между садом и лесочком, выходили из камышовых зарослей кормиться кукурузой фазаны. Василий посвистел потерявшейся из виду лайке.
Ответом на свист явился резкий шум в камышах. Обернувшись, он увидел заходившие ходуном верхушки. И, ввысь, как праздничный салют, шумно хлопая крыльями, взметнулась стайка фазанов. Птицы разделились: четыре из них перелетели через поле, и зрительно уменьшившись до размера букашек, спланировали в заросли, у подножия старого сада. Пара других, темный петушок и серая курочка, вытянув в струны длинные хвостовые перья, пронеслись над камышами вдоль лога, и скрылись за ближайшими деревьями в стороне Василия. Он снял с плеча ружье. Другие птицы еще могли вспорхнуть и полететь в его сторону. В кустах, между полосой леса и стеной камыша, послышался звук трещавших прутьев и шорох сухой травы. Вслед стронутым с места кормёжки фазанам бежала собака.
Через несколько минут Василий услышал взволнованный лай. Пес быстро отыскал затаившуюся птицу и начал ее облаивать, замолкая, и вновь взлаивая.
«…Ага! На месте… ванфуза…» – довольно подметил Василий, думая о фазане, сидящем где-то на дереве, и по-птичьи, бестолково взирающем на шумевшую внизу собаку. Прочитав когда-то книгу о Дальневосточной тайге, Маньчжурии, тиграх, об исцеляющем корне женьшень и разбойниках-хунхузах, ему из всего этого обилия новизны, почему-то запомнилось -слепилось именно вот такое слово…