Рубиновые звезды
Шрифт:
С вершины этого холма, в погожую погоду хорошо глядеть на окрестности. Внизу, среди узкой полосы пойменного леса, блестели речные плесы, и на одном из них, – если долго смотреть, – появлялся белый теплоход. И, получалась странная картина: воды уже видно не было, а корабль двигался среди деревьев. Дальше, за рекой расстилалась до самого горизонта ровная, скучная степь, до самого Маныча, и все более оскудевая, сменялась она забытой людьми пустынной Калмыкией. И даже в противоположной стороне, где возвышались Крутые горки, где-то вдалеке за ними, – курились дальние белые дымы, но не эти, от степного пожара, а другие, из кончиков
– Видишь, Васька, – рассказал однажды отец, держа того за маленькую ручонку крепкой шершавой ладонью. – Люди на заводе восстали. А власть войска вызвала, и постреляли их как собак.
– Это при царе, что ли? – взглянул мальчик вверх.
Отец хмыкнул: – При царе? Это, Василий… всегда. Пуля, она такая… Она, сынок, в любое время и при любой власти горло любому заткнет. Хоть заорись. Ясно? Потому рта, – если что, – на власть не разевай! А прижмут если, когда не в мочь уже, – действуй по-казачьи.
– А это как?
– А, как Ермак Тимофеевич! – вали на все четыре стороны. А там, куда кривая вывезет. Или к царю обратно с соболями, или навек подо льдами.
– А, кто она такая? Власть, эта?
– Власть?.. У кого автомат, у того и власть. Понял? Не понял? Ладно… подрастешь – поймешь… – они прошли еще немного и остановились. – Их во-о-он куда свезли, – махнул отец головой и показывая для точности праворучно в сторону дороги ведущей вдоль лесополосы. Там, километрах в трех от станицы все ширилось кладбище, а чуть ниже его, в широкой безлесной балке – мусорная свалка.
– На нашем кладбище похоронили? – удивился Василий. – У них что? в городе своего нету?
– До своего не довезли. И до нашего – тоже. Видать, бензину не хватило. – зло ухмыльнулся отец. – В овраге их ночью зарыли. Бульдозером.
– Как так… – испугался Василий, и ему вдруг захотелось плакать.
– Вот так. Как мусор. Ты чего сынок надулся? – подергал отец сына за руку. – Мертвых боишься? Не бойся их, Вася. Мертвые – они хорошие. Вреда не причинят. Живых опасайся. Те, – еще могут…
Охотник с собакой, словно вода, потекли дорогой уходящей прямо. В низину. В сторону лога, шелестевшего жестяным камышом. По ближайшему к станице уклону этой обширной впадины, неспешно выкусывали пожелтевшую, ломкую траву Колины флегматичные «девочки».
Василий потянул собаку левой рукой за ошейник и нажал большим пальцем правой на тугую защелку металлического карабина. Лайка, обретя долгожданную свободу, серой тенью метнулась по желтеющему, пологому склону холма. Пробежавшись, утомив заждавшиеся приятного напряжения мышцы, и вывалив подрагивающий язык, собака, поворачивая голову с чуткими ушами, принюхиваясь к земле, неспешно запетляла, и исчезла среди кустов.
Колючие заросли краснели жесткими ягодами шиповника, синеющим мелкоплодным терном. Пока еще фазаны выдалбливали кукурузные зерна из лежащих на полях початков; в засохших шляпках подсолнечника искали семечки, оставшиеся после хоровода мелкоптичья; клевали медлительных, осенних насекомых. Но вот, как только снег, накопится в небесах, отяжелеет и сам собою повалится вниз, подхватываемый и разметаемый свистящей метелью, фазаны забьются в заросшие кустарником овражки, остатки леса по закрайкам полей и перейдут на ягодную диету.
Налетавший ветер все
«Ты гляди, погорело как… дичь, конечно, разогнало…» – коротко думалось Василию. Он представил, как от трещавшего, огненного жара испуганно разлетались птицы, и убегало, прижав уши встревоженное зверье. Но все равно решил не менять намеченного маршрута, и настроился сходить на пожарище. Засушливой осенью, такой как в этом году, – за все лето ни дождика! – пожары редкостью не были. Случайные, или намеренные. Пойди, разбери. После огня, уничтожавшего кусты напрочь, превращавшего молодые деревья в торчащие черные палки, весенняя почва, напитавшаяся талым снегом и золой, выпускала в рост высокую, сочную траву. «Жизненно необходимую, – как было напечатано в местной газете, – желудочно-кишечным трактам буренок для переработки в высококачественную молочную продукцию». А в конечном итоге, для превращения в эквивалент и меру всего: в денежные знаки.
Косить траву на гарях было легко. Ни деревья, ни кусты уже не мешали.
Коровы медленно двигались по склону, в сторону бывшего колхозного пруда. По его берегам, словно мишени, торчали таблички: «Проход запрещен. Охраняется. Частная собственность».
Воду на плотине новые владельцы перекрыли наглухо. В лог, как при колхозе, она больше не текла, а лишь сочилась. В водоеме разводили рыбу, поэтому, рыбаков и вообще посторонних, к нему не пускали. А раньше, любой пацан, мог приехать на велосипеде с удочкой и смотреть на поплавок пока не надоест. Время от времени, к домику, стоявшему на берегу подъезжали из сельской администрации, да участковый на служебном уазике с нужными людьми в штатском.
Коля сидел на привычном месте, опершись спиною о небольшое деревце, и выбежавший из камыша кобель не зло на него гавкнул, оповещая хозяина о появлении чужого человека.
– Фу! Бача, нельзя! – прикрикнул Василий на пса. Он в тайне гордился, что у него настоящая, охотничья собака, а не безродная дворняга. С породистыми собаками приезжали охотники из города, в камуфляже, антибликовых очках, вооруженные как новый спецназ, мелькающий в новостных сюжетах про Сирию. «Хочешь, не хочешь, а пришлось войска вводить. Самолетами и ракетами не обошлось. Аэродромы с самолетами нужно обслуживать, охранять тоже. Связь. Разведка на дальних подступах. И все это тянется, как ниточка за иголочкой… – подумалось Василию при просмотре очередной передачи о непонятном вооруженном присутствии в чужой стране. – Как нас тогда… Помощь братскому народу… А, какой он, братский, нам был? И эти… такие же: черные, бородатые…
Коля повернулся, и, прищурив глаза, растянул губы в улыбке, довольный уже тем, что его приглашение покурить принято, а значит само-собой, и поговорить. Несмотря на внешнюю печать отшельника, Коля слыл весьма общительным человеком и любил обсудить с хозяевами коров различные стороны происходящего в стране и за ее пределами. Информация влетала в его голову со всех сторон, тщательно, словно винегрет перемешивалась, и затем перевариваясь, обретала новую, зачастую парадоксальную, даже абсурдную трактовку.