Ручной Привод
Шрифт:
– А… Черт!
Обдумать ответ Виктора завхоз не успел – споткнулся обо что-то и громко выругался.
– Вы не ударились?
Увлеченные разговором собеседники упустили из виду появление в полутемном коридоре Агавы. Енот, в свою очередь, тоже не среагировал на посторонних – он пятился задом, трудолюбиво таща в передних лапах нечто, напоминающее…
– Что это? – упавшим голосом осведомился Терентьев.
– Это Агава, – тихо ответил Виктор, чувствуя, что бледнеет. – Не кактус. Не голубой. Енот-полоскун. Домашний.
«Скотина!»
Что именно тащит любимец Карбида, Ясень
– Что у него в лапах?
«Сам не видишь?»
Терентьев видел, но решил не верить своим глазам.
– Что у него в лапах?
– Шланг, – выдохнул Ясень.
– С головой?! Виктор! Это змея!!
Ну, положим, не змея, а средних размеров питон, к тому же – задушенный. Судя по всему, Агава придавил гада и теперь тащил свежевать.
«Как вовремя…»
Увидев посторонних, енот тихонько пискнул и, бросив добычу, порскнул по коридору прочь. Топот торопливых лап полностью растворился в мерном жужжании, доносившемся из приоткрытой двери ближайшей комнаты.
«Я не знаю, кто забыл ее запереть, но я его убью!»
– Федор Славсталинович!
Бесполезно – завхоз не остановился. На полусогнутых ногах он подошел к двери и потянул на себя ручку. Несколько мгновений остолбенело изучал внутренности помещения, после чего просипел:
– Виктор, откуда ЭТО здесь?
«Откуда, откуда? По инструкции положено хранить до особого распоряжения».
Ясень встал рядом с Терентьевым и мрачно оглядел развороченную комнату. Агава, надо отдать ему должное, потрудился на славу.
Из тридцати ящиков, в которых спали змеи, взломано шесть. У порога валяется кобра с отгрызенной головой. Задушенный питон остался в коридоре. Остальные гады медленно ползают по полу, осоловело разглядывая друг друга, не понимая, почему разбудили, а к работе приступить не дают? В дальнем углу нетерпеливо било копытом нечто рогатое, шипастое и с венцом. Выглядело оно настолько мерзко, что даже Ясень чертыхнулся. Но самое неприятное следствие устроенного енотом беспорядка жужжало в воздухе. То, что Терентьев принял за черное облако, на самом деле было миллиардным роем еще мелкой, размером меньше гнуса, саранчи, освободившейся из разбитой Агавой банки. Микроскопические твари вились по комнате в безуспешной надежде отыскать пищу и вырасти, дабы приобрести предусмотренный инструкцией вид: «на головах венцы, похожие на золотые, как бы железные брони, зубы, будто у львов, хвосты, словно у скорпионов, и в хвостах – жала».
«Придется заказывать новую партию личинок».
А это значит – запрос, плюс докладная, куда делись старые. Перерасход фондов и, возможно, проверка.
– Виктор, что это?
Оглушенный предстоящими бюрократическими проблемами, Ясень совершенно позабыл о завхозе, и очередной тупой вопрос, заданный прежним робким тоном, вывел его из задумчивости.
«Извините, Федор Славсталинович, но инвентаризация на этом окончена!»
Виктор рывком повернул Терентьева к себе и, включив настоящий голос, начал:
– Федор, посмотрите мне в глаза…
Занятное все-таки место – собственная могила. Зарубка в памяти. Сентиментальная точка, у которой
С виду – вполне пристойно, стандартно, разумеется, зато ничего лишнего. Горка свежих цветов и венков, красные ленточки с анонимными: «От друзей», «От сотрудников компании». Простой крест. Табличка с датами. Знакомая физиономия на фотографии. Та самая рожа, которую приходилось брить каждое утро. Весело скалится окружающим, словно приглашая в гости.
«Все, как я хотел».
– Спасибо, сынок, – вздохнул Сергей, опрокидывая в рот специально прихваченный «мерзавчик» коньяка. – Уважил папашу.
Без грусти вздохнул, с теплотой. Ведь Андрей на самом деле уважил, выполнил последнюю волю в точности. И памятник наверняка поставит именно такой, как хотел Сергей: невысокая, серая, плохо обработанная глыба, надежно запечатывающая все, что осталось от него в этом мире.
– Я и не думал, что ты запомнишь тот разговор, сынок.
В нормальных семьях не принято говорить о смерти, о том, что кому отойдет и, уж тем более, как будет выглядеть могила. Не китайцы все-таки. Однако у них с Андреем такая беседа состоялась. Началась с шутки, мол, зажился на свете. Сын ответил: случись что, похороны устроит по высшему разряду. Посмеялись. Потом Андрей неожиданно стал серьезным и спросил, не надумал ли отец помирать? Сергей ответил, что нет, не собирается.
«Получается, надул я тебя, сынок. Не собирался, а пришлось…»
Впрочем, кто собирается? Неизвестность пугает. Здесь, на Земле, все понятно и все привычно. Вот и цепляются, не отпуская в таинственное «наверх» перезрелые «искры». Хоть в нищете, хоть в инвалидном кресле, хоть в камере пожизненного заключения, хоть в виде «овоща» – но жить.
Неизвестность пугает.
– Я, сынок, перед тобой виноват, но ты, думаю, меня простишь. Выхода у меня не было.
Сергей пришел на свою могилу, но разговаривал с сыном. Словно крест и груда цветов превратились в телефонную будку, из которой можно дозвониться в Ручной Привод.
– Знаешь, там не так уж и плохо. Есть свои плюсы, так сказать, но здесь… Здесь все настоящее. Здесь есть завтра, сынок, здесь есть завтра. И это нужно ценить.
Сергей протер фотографию, поправил цветы, поднялся… и замер.
Что-то не так.
Мартин позвонил через три часа после расставания. Позвонил, разумеется, не для того, чтобы попрощаться. Согласился. Мчаться к нему Пандора не стала, сказала, что вечером необходимо провести предварительный ритуал, к которому ей надо подготовиться, и положила трубку. Пусть почувствует, что она в нем нуждается меньше, чем он в ней.
Подготовки, само собой, Пандоре никакой не требовалось, а появившееся свободное время она решила потратить на удовольствия. Посидела в ресторане, наслаждаясь одиночеством и вкуснятиной, неспособной отложиться ни на бедрах, ни на талии, вышла на улицу, размышляя, в какой из торговых центров направиться в первую очередь – ей нравилось примерять наряды и тратить деньги на драгоценности, однако поймала себя на мысли, что хочет вновь навестить «свое последнее пристанище».
Могила притягивала.