Руда
Шрифт:
Он натягивал в темноте полушубок и ругал Егора лентяем и барином.
— Кого караулить будешь?
— Бегляков, вот кого… Их в баню посадили покамест.
Облава, оказывается, не кончилась. Свободных караульщиков не было, и писаренку велели до утра не отлучаться от бани.
— Вот тебя бы и поставить, — хныкал он. — Лежебока! Ездят тут дрыхнуть.
Егор зевнул протяжно. Сказал будто нехотя:
— Я не отпираюсь. Караулить так караулить. Ты один там?
— О чем и речь-то! — обрадовался писаренок. —
— Так пошли вместе. — Егор вскочил, засунул в карман рыбу и хлеб.
Баня была близко. Низкая дверь подперта колом. Писаренок пощупал кол, успокоился.
— Они связанные. Никуда не денутся. Давай поляжем здесь.
— Иди-ко ты в контору спать. Я и один не боюсь, а ты столько уж намучился.
— А мне ничего не будет?
— Сменишь меня перед утром.
— Ладно. — Писаренка уговаривать не пришлось.
Оставшись один, Егор прислушался, выбил тряпичную затычку в оконце и позвал:
— Эй, кто крещеный, отзовись!
Торопливый шопот ответил сразу, будто ждал.
— А ты кто будешь?
«Это не Андрей», — понял Егор.
— Дробинин ушел?
— Здесь он, рядом лежит.
Егор вышиб кол и открыл дверь — она громко заскрипела. Пахн у ло холодным угаром и перепревшими вениками.
Нагнувшись вошел в баню:
— Андрей Трифоныч! Я тебя развяжу, беги скорей.
Андрей шевельнулся и застонал:
— Невмочь мне — нога. Отпусти Марко, Егор. Отпусти. Он за меня попал.
Медлить было нельзя. Егор распутал веревки на невидимом Марко.
— Прощай, Андрей, — сказал Марко, поднимаясь. — Может, и не увидимся. Забьет тебя, пожалуй, Андреянов. Прощай и ты, добрый человек.
— Торопись, Марко, Скоро месяц взойдет.
— Возьми вот. — Егор нащупал в темноте руку Марко и вложил рыбу и хлеб.
— Вот то дело! А догнать меня не догонят, только бы размяться после веревок. Не скороход я, что ли?
И Марко исчез.
— Что делать, Андрей Трифоныч? — угрюмо спросил Егор.
— Ослабь веревки немного, — режут. Ногу, ногу не задевай. Подвинь к окошку. Там что шуршит, веники? Подложи под ногу мне. Под голову шапку дай!.. Так. Теперь уходи, дверь припри, поговорить через окошко можно.
Егор выполнил всё. Пристроился снаружи у оконца.
— Облавы не слыхать? — спросил Дробинин.
— Нету. Может, ты пить хочешь, Андрей Трифоныч?
— Ничего не хочу.
— Не мог я напильника достать. Прости.
— Что там! Не судьба, значит.
Помолчали.
— Кто такой Марко, Андрей Трифоныч?
— Беглый, из государственных крестьян. Верно бает — скороход. Он когда-то царским скороходом служил. Надежный мужик. Мог уйти свободно — меня не бросил, прятать стал.
— Как бы тебя вызволить?
— Ежели нога поправится, всё равно уйду. А ты Лизу не оставь, первое.
—
После нового молчания Егор тихо сказал:
— Про золото я тебе сегодня… Я думал, ежели твоя находка, так тебя с каторги можно добыть, за Горную контору взять. А оно вправду заморское?
Андрей застонал, и вдруг Егор услышал горячий шопот:
— Ну, парень, запомни: не я первый про эту заразу помянул. Горе, горе!.. Проклятое золото, исчах я от него. Думаешь, сегодня ушел бы, так куда? — опять его искать. Сказать уж тебе всё? Не покаешься ли?
— Говори.
— Не будешь меня клясть потом?
— Говори.
— В демидовской вотчине есть золото. Песошное.
— Я знаю. У Черноисточинска. Ты тогда следил.
— Да. То место, черноисточинское, уже оставлено, завалено. Демидовы в другом роются. Заставы крепкие, не подойти. Я всё пытал сам на новом месте найти — никак! Те крупиночки, в сарафане зашитые, не я добыл. Один кержак принес. Он в скиты пробирался и подглядел случаем. Святость свою оставил, года два, как волк, крутился около демидовских тайных работ. Последний раз ко мне приходил, говорит: почти всё вызнал. На дерне-де моют. Ведь зернышко малое — как его разглядишь в песке? Моют, говорит. И оставил мне, что добыл. Слышишь? — сам добыл, на новом вовсе месте. Еще раз пошел — и угодил Демидовым в лапы. Убили его. На ту осень я ладил на поиск, да с Юлой случай вышел, взяли меня.
— Юла не знал про золото? Что он за человек?
— А, ни с чем пирог — этот Юла! Откуда ему знать? Простой разбойник.
— Андрей Трифоныч, что же ты в Главное заводов правление не заявил о золоте? Самому бы Татищеву.
— А что как и Татищев куплен Демидовыми? Может, он раньше меня узнал про золото, да молчит. Тогда что? Раздавят, как муху. Да пока сам не нашел, и доносить нечего.
— Татищев-то в злобе с Демидовым. Он бы их покрывать не стал.
— Ладно. И так я прикидывал. Голову ведь прожгло от дум, на все лады поворачивал. И всё неславно получается. Пойдет дело приказным да комиссарам, они наживутся знатно, хоромы поставят каменные. Демидовы от всего отопрутся, задарят. А я, как сижу в железах, так и останусь. Найти надо наперво место, чтоб явное золото, а тогда и кричать «слово и дело».
— Буду искать, Андрей Трифоныч.
Дробинин тяжело вздохнул:
— К тому я и вел. Ищи, сынок. Может, ты счастливей меня. Слыхал ты про озеро Бездонное?
— Нет.
— Кержак тот говорил: у озера Бездонного. Может статься, он сам его окрестил. Я тоже не знаю такого. Но только что в демидовских лесах. Еще вот: искать надо по ручьям, по крутым логам, в песках.
— Чш-ш!.. Идут.
— Для Лизы, Егор… — успел шепнуть рудоискатель.
Низко по небу уже катился щербатый месяц. Видно стало далеко, и Егор заметил, что от конторы идет человек.