Руфь
Шрифт:
— Пожалуйста, не сравнивай его с лошадью, твоему папе это бы не понравилось. Знаешь, когда ты меня спросила, кого он мне напоминает, я думала, ты скажешь, что он похож на маленького Леонарда.
— На Леонарда? О нет, мама. Мистер Донн нисколько не похож на него и двадцать раз больше напоминает того коня.
— Ну-ну, успокойся же, дорогая Джемайма. Твой отец решительно против скачек. Думаю, он бы не на шутку рассердится, услышав тебя.
Вернемся, однако, к мистеру Брэдшоу и попробуем объяснить одну из тех причин, по которой он хотел свозить мистера Донна в Абермаут.
Дело в том, что
Мистер Брэдшоу очень хотел продемонстрировать гостю свое богатство. Дом в Эклстоне был старинной постройки и не очень подходил для того, чтобы уверить кого-то в богатстве хозяина. Мистер Брэдшоу в последнее время роскошествовал, как никогда раньше, однако для мистера Донна такой образ жизни был всего лишь привычным. В первый же день за десертом прозвучало одно замечание (случайное, как решил мистер Брэдшоу в своем неведении) насчет непомерной цены ананасов в этом году. Тогда мистер Донн со сдержанным удивлением спросил: «Разве в доме нет теплицы для ананасов?» — как будто не иметь такой теплицы было признаком полной нищеты.
Мистер Донн привык с детства свободно пользоваться всем, что можно купить за деньги, и так же жили многие поколения его предков. Поэтому роскошь и утонченность казались ему естественными условиями человеческой жизни, и те, для кого они были недоступны, казались ему какими-то монстрами. Он замечал только отсутствие каких-либо привычных удобств, но не их присутствие.
Мистер Брэдшоу знал, что дом и земля у Орлиной скалы в Абермауте страшно дороги, но все-таки думал об их приобретении. Желая выказать свой достаток, вырасти в глазах мистера Донна и подняться на одну ступень с ним, он решил свозить гостя в Абермаут и показать ему место, «которое очень понравилось дочкам» и за которое он был готов дать фантастическую цену — четырнадцать тысяч фунтов. Вот тогда эти полузакрытые, сонные глаза широко раскроются и их обладатель убедится, что эклстонский купец ему пара, хотя бы по состоянию.
Все эти разнородные мотивы привели в конечном итоге к тому, что Руфь оказалась в маленькой гостиной дома в Абермауте во время описанного выше ужасного шторма.
Руфь еще раз перечитала письмо, где были изложены распоряжения мистера Брэдшоу. Да, все было сделано. Спеша поделиться новостями, она направилась домой по еще мокрой улочке, где в лужах по обеим сторонам дороги отражалось голубое небо, а круглые белые облачка казались еще ярче и круглее, чем раньше. Тяжелые дождевые капли висели на листьях деревьев, и, если мимо пролетала крошечная птичка, от ее прикосновения влага вдруг устремлялась вниз светлым дождем.
Услышав о приезде гостей, Мери воскликнула:
— Как чудесно! Наконец-то мы увидим этого человека из парламента!
А Лиза прибавила:
— Да! И мне хотелось бы. Но как же мы? Папа заберет столовую и вот эту комнату, а где же мы будем жить?
— Не беспокойтесь, — ответила Руфь. — Вам
ГЛАВА XXIII
Узнана
Настала суббота. Все небо заволокли рваные клочковатые тучи. День был не слишком благоприятен для прогулок, и девочки очень расстроились. Сначала они надеялись, что погода переменится к полудню, потом — к вечернему приливу, но солнце так и не показалось.
— Папа никогда не купит этот чудесный дом, — грустно сказала Лиза, глядя в окно. — Тут все зависит от солнца. Море сегодня совсем свинцовое, на нем нет ни одной искорки. Песок в четверг был таким желтым, так блестел на солнце, а теперь он какого-то скучного, коричневого цвета.
— Ничего! Завтра, может быть, он станет лучше, — попыталась подбодрить их Руфь.
— А в какое время они приедут? — спросила Мери.
— Ваш папа писал, что они будут на станции в пять часов. А хозяйка гостиницы «Лебедь» сказала, что сюда они доберутся за полчаса.
— А обедать будут в шесть? — спросила Лиза.
— Да, — отвечала Руфь. — И я думаю, что если б мы попили чая пораньше, в половине пятого, а потом пошли бы прогуляться, то суматохи по случаю приезда и обеда было бы меньше. А вы бы встретили папу в гостиной, как только он выйдет туда после обеда.
— Отлично! — отвечали девочки, и чай был назначен на то время, которое указала Руфь.
Юго-западный ветер стих, тучи стояли неподвижно. Руфь и девочки вышли на песчаный берег. Они принялись копать ямки неподалеку от полосы прилива и проводить к ним каналы. Мери и Лиза брызгали друг на друга морской пеной и пытались подобраться на цыпочках к серым и белым чайкам, но те, вопреки всем предосторожностям девочек, неспешно отлетали на небольшое расстояние, едва завидев их приближение. Руфь играла, словно ребенок, как и ее воспитанницы. Правда, при этом она чувствовала материнскую грусть — ей не хватало здесь Леонарда, но, впрочем, она грустила по нему всегда, каждый день и каждый час.
Мало-помалу тучи потемнели еще больше, чем раньше, и упало несколько капель дождя. Он был совсем небольшим, но Руфь боялась за нежную Лизу, а кроме того, в сентябре, да еще в пасмурный день, быстро смеркалось. Возвращаясь домой в густеющих сумерках, Руфь и ее воспитанницы увидели на песчаном берегу возле скал три фигуры, направлявшиеся к ним.
— Это папа и мистер Донн! — воскликнула Мери. — Наконец-то мы его увидим!
— Какой из них он? — спросила Лиза.
— Ну разумеется, высокий. Разве ты не видишь, как папа постоянно обращается к нему? Он словно говорит только с ним, а не с другим.
— А кто другой? — спросила Лиза.
— Мистер Брэдшоу говорил, что с ним приедут мистер Фарквар и мистер Хиксон. Но это точно не мистер Фарквар, — ответила Руфь.
Девочки переглянулись, как делали всегда, когда Руфь произносила имя мистера Фарквара. Но она совершенно не замечала ни подобных взглядов, ни догадок, которые были их причиной.
Как только две группы сблизились, мистер Брэдшоу крикнул своим звучным голосом:
— Вот вы где, мои дорогие! А мы приехали за час до обеда и решили прогуляться по берегу. А тут и вы!