Руина
Шрифт:
Самойлович нахмурился; сегодня у него не было ни одной свободной минуты, и вдруг вот являются такие неожиданные помехи.
— В другой раз… пусть обождет до завтра! — произнес он отрывисто.
— Ясновельможный гетмане… — заметил смущенно казачок, — он просит, чтобы сейчас… Говорит, что важную весть привез.
— Ну, уж веди, да только скорее, — согласился Самойлович.
Джура поспешно удалился, и через минуту в покой гетмана вошел казак в запыленной, загрязненной одежде.
— Что скажешь? — обратился к нему Самойлович.
—
Разбив наголову Ханенко, Дорошенко поспешил наконец возвратиться в Чигирин. Радостно летел он назад в свое орлиное гнездо; кроме восторга от блестящей победы, сразившей навеки его врага, все его мысли мчались вперед, в Чигирин, к дорогой, нежно любимой жене. Те же чувства окрыляли и Мазепу, и Остапа, рвавшихся опередить гетмана… Утомленным, измученным тяжелой походной жизнью и душевной тревогой, им всем давно уж хотелось насладиться хоть на время сладким покоем вблизи дорогих сердцу существ.
По дороге войскам то и дело попадались сожженные деревни, хутора… Часто всадники обгоняли возы крестьянские, нагруженные жалкими пожитками, возле которых медленно плелись крестьяне, бабы, дети и старики. Все эти измученные, истощенные люди шагали уныло, покорно, сознавая, что каждый шаг уносит их с насиженных батьковских мест в какую-то неизвестную даль.
При виде гетманского войска и самого гетмана они испуганно бросались в сторону, забывая на месте свои возы.
Все эти картины глубоко западали в сердце Мазепы да и в сердца его спутников, но в данную минуту радость предстоящего свиданья умеряла тяжесть этих впечатлений.
На последнем привале Остап со своим отрядом обогнал гетманское войско и прибыл, по поручению гетмана, часа за два раньше его в Чигирин.
При виде Остапа, живого и невредимого, Орыся чуть не обмерла от радости. Когда наконец прошел жгучий пыл первого восторга, когда Остап вдоволь натешился своим здоровым прелестным сынишкой, Орыся сняла с него пыльную, загрязненную одежду, надела ему вышитую в его отсутствие тонкую сорочку, новый жупан и, усадив за стол, принялась угощать своего дорогого Остапа всем, что только было лучшего в ее хозяйстве. Однако, несмотря на всю радость Орыси, видно было, что ее тяготит какая-то тайна…
Когда наконец Остап утолил свой аппетит, Орыся подсела к нему, нежно обвила его шею рукою и сообщила ему с грустным вздохом, что за время их отсутствия в Чигирине произошло ужасное несчастие, а именно то, что Галина пропала неизвестно куда, а вслед за нею исчезла так же непонятно и гетманша.
Известие это поразило, как громом, Остапа; прошло несколько мгновений, пока он пришел в себя.
— Да как же это случилось, Господи ты наш? — обратился он наконец к Орысе, — татары напали, что ли?
— Какие там татары! —
— Да как же это могло случиться? Растолкуй ты мне, я в толк ничего не возьму! Выезжала Галина куда-нибудь из Чигирина, что ли?
— Никуда не выезжала и в нижний город даже не ходила, со мной все время была.
— Ну, так что же?! Не взяла же ее отсюда, не дай Бог, нечистая сила?
— Сохрани Боже! — Орыся перекрестилась. — Вот как это было: получила она от пана Мазепы из-под Каменца лыст, казак один привез; обрадовалась так, что и сказать нельзя, а как прочесть? Смотрели мы на него, вертели во все стороны, — понять не можем. Вот и побежала она в писарню, чтобы там ей прочли, а как пошла, так и не вернулась. Я подождала час, другой, побежала туда, — спрашиваю: была ли здесь Галина? Все в один голос говорят, что никто ее не видел. Ну, тут уж у меня и екнуло сердце! Бросилась я искать ее всюду в замке, нигде нет, никто и не видел. Подняла я всех на ноги, обыскали мы здесь всюду и в нижнем городе, даже за Чигирин отряды ездили, — и нигде, ну нигде ее не нашли. Вот словно сквозь землю провалилась. И случилось это в самый полдень.
Остап в изумлении развел руками.
LXXVII
— Не понимаю, как могла исчезнуть Галина? Ну, а как же вы гетманшу выпустили? — продолжал спрашивать жену Остап.
— Кто ее выпускал, — вскрикнула раздраженно Орыся, — об этой нечего беспокоиться! Сама, видно, ушла к Самойловичу. Я уж и то думаю, не захватила ли она с собой и Галину, чтоб гетману глаза отвести. Ох, что-то будет, как гетман узнает, что ее нет в Чигирине!
— Страшно и подумать!
Остап встал с места и зашагал по комнате.
— А Мазепа наш несчастный, — продолжала Орыся. — И она, голубка моя бесталанная… где-то теперь? Что с нею? Ох, сколько я уже слез пролила! Не захотел Господь дать им счастья.
— Горе большое! — произнес со вздохом Остап. — Да Мазепа все-таки казак, он сумеет перебороть свое горе… А гетман… Ох, ох! Боюсь, как бы опять не пошло все шкереберть, а теперь такие времена, что… Эх! — Остап круто оборвал свою речь и только махнул рукой.
Несколько мгновений в хате слышался только звук его шагов.
— Ну, а где же пан комендант? — обратился он снова к Орысе.
— Ушел. Через несколько дней после того, как исчезла гетманша, и его не стало. Говорят, перешел к Самойловичу на службу. И то сказать: что ж было ему делать?.. Ведь гетман бы его живого на кол посадил.
— Так, так, — произнес задумчиво Остап, — многие казаки переходят теперь на службу к Самойловичу. Гетман с Мазепой послали гонцов в Москву, просят, чтобы Москва приняла нас под свою руку.