Рука адмирала

Солоневич Борис

Многие стали хмуриться. В далекой, скрытой от зрителей ложе Манцев, сидя рядом с Берия, угрюмо молчал.

Четвертый раунд не изменил картины. «Турченок», чувствуя набранное преимущество по очкам, не торопился и предоставлял Митьке нападать. Но недостаток и техники и тактики нельзя было компенсировать только азартом и напором. Митька просто не знал, что ему делать с противником. Достать до «хорошего» места кулаком он никак не мог, а ему изредка отвечали неопасными, но эффектными ударами. Бой по прежнему шел в очень быстром темпе, но уже было ясно, что своей

осторожной тактикой турок выиграет.

Среди сдержанного волнения зрителей один только Спарре был холоден и спокоен. Он за месяц напряженной тренировки хорошо изучил своего воспитанника, и тактика последних раундов уже стала оформляться в его мозгу. В перерыве между четвертым и пятым раундами он, обмахивая советского бойца полотенцем, наклонился близко к его лицу и стал что то властно шептать. Никто не заметил слабого ответного кивка беспризорника и усмешки, изогнувшей уголки распухших от ударов губ.

В пятом раунде Митька стал явно выдыхаться. Бессистемные и беспорядочные атаки, очевидно, сказались. Он уже не так яростно и горячо бросался вперед, как раньше; защита стала менее четкой, и кулаки турка стали все чаще пробиваться к лицу и голове беспризорника. Скоро брызнула первая кровь.

Москвичи со стесненными сердцами наблюдали этот матч и эмоционально переживали его мучительнее, чем другие. Им казалось, что этот бой олицетворяет собою встречу двух миров: русского таланта — самородка и европейской подготовки и техники. И всем было больно за русского бойца.

В перерыве перед последним раундом зал глухо и возбужденно шумел. Берия и Манцев не смотрели друг на друга. Лапин яростно жевал янтарный мундштук. Градополов мучительно морщил брови, сжимал и разжимал кулаки. И только один Спарре был спокоен, и его холодные ясные глаза уверенно и ободряюще смотрели в лицо Митьки.

Когда раздался гонг начала последнего раунда, Спарре неожиданно повернулся к ложе Манцева и посмотрел ему прямо в лицо. Тот взволнованно подался вперед через барьер. Тогда Спаррё уверенным движением поднял кулак с поднятым кверху большим пальцем. На советском немом жаргоне Это обозначало: «Все в порядке. Прекрасно».

Манцев вопросительно показал на Митьку. Спарре утвердительно кивнул головой и в ответ на недоумевающее пожатие плеч Манцева выразительно потер руки в знак полного довольства.

Манцев понял и, обернувшись к Берия, шепнул ему:

— Ничего, товарищ Берия. Наш еще справится! Грузин пренебрежительно выпятил нижнюю губу.

— Ва… Тоже выставили бойца… Стыдно смотреть!..

— А вот ты теперь смотри внимательнее — тут только и начинается…

Но раунд, казалось, начался для Митьки очень плохо. Турок, осмелевший от промахов и ошибок советского бойца, насел на него горячо и зло.

Уже дважды Митька был брошен на пол ринга, но сейчас же вскакивал. Но несмотря на все мужество беспризорника, бой был уже явно проигран по очкам. Тактическое преимущество турка было очевидным, и теперь он вел атаки в полную силу, стремясь добиться победы нок-аутом над измученным и шатающимся противником.

Лицо беспризорника было все в крови.

Зрителям казалось, что он уже почти падает, и чувство неизбежного бесславного поражения омрачило все лица.

Мало кто видел ясно, что произошло на последних минутах матча: зрителям как то даже не хотелось смотреть на ринг, где, шатаясь под ударами, «кончался» советский боец. И никто не замечал, что Митька дышит без особого напряжения, что его глаза не отрываются от лица «турченка», как бы взвешивая все его движения, и окровавленные и опухшие губы кривятся в усмешке.

В средине раунда шатающийся Митька под напором турка отскочил в сторону прямо на средину веревок ринга. Те поддались под его тяжестью, спружинили, и в этот момент Митька вдруг стремительно рванулся вперед. Беспечно открывшийся в «последней атаке» на нок-аут турок отскочил назад, но было уже поздно. Зал вздрогнул от сухого, ясного звука удара. Оглушенное тело турка качнулось, он согнулся и закрыл лицо руками. Митькины удары теперь падали, как град. Сам он, с растрепанными рыжими волосами, весь в крови, казался разъяренным тигренком, напавшим на своего обидчика. Его усталость куда то мгновенно исчезла, и он бешено налетал на потрясенного ударом противника, не давая ему ни секунды, чтобы придти в себя. Наконец, после серии ударов по голове, турок опять качнулся и мягко скользнул на пол. Зрители затаили дыхание и не верили своим глазам.

— Раз… Два… Три… Четыре… послышался ясный голос арбитра.

Среди мертвой тишины зала турок стал медленно подниматься. Но как только он оторвал руки от пола, Митька вновь рванулся к нему и привычным движением легко и точно ударил его в угол челюсти. На этот раз турок упал пластом. Митька, будучи вполне уверенным в своем ударе, подмигнул Спарре и стал ребром перчатки вытирать кровь под носом.

— Девять… Десять… Аут! прозвучали в тишине слова арбитра, и зал заревел. По детски восторженный Манцев ударил Берия по плечу.

— Ну, что? Видал — миндал? Говорил тебе я? Золото, а не парень!.. Как турка срезал? Не хуже, чем Градополова!..

Смуглое лицо Берия под крючковатым носом тоже довольно усмехалось.

— Ну, ну… Здорово вышло. Прямо хоть в кино — такой финал. Как это: «happy end», что ли, зовется? Герой!..

Радостные зрители несли Митьку в раздевалку. Кругом виднелись восторженные лица. Отовсюду протягивались руки, чтобы пожать его еще одетую в перчатку руку. Счастливый победитель качался над головами своих поклонников, как на волнах, и сиял, как именинник. Внезапно кто то дернул его за ногу.

— Митя! раздался знакомый голос. Победитель обернулся и увидел смеющееся лицо

Сережи. Сердце его дрогнуло.

— Ты?.. Боже мой… Ты?

Руки в перчатках потянулись к родному человеку, и разбитые губы крепко прижались к губам Друга.

— Сережа!.. Милок!.. шептал взволнованный голос. Неужто ты?.. А я тебя так искал, так искал…

— Ну, теперь нашли друг друга… Теперь уже не потеряемся… А ты, герой, моей просьбы, там на Малаховом, не забыл?

Митька усмехнулся.

— Мое слово верное!