Рука бога Му-га-ша
Шрифт:
Негр долго молчал, глядя на острую вершину.
Потом он поглядел на Жака и произнес торжественно:
— Ты хочешь знать, что я везу в моем узле?
— Да, — сказал Жак решительно.
— Счастье! — произнес негр.
В этот самый миг «Габония» уткнулась в песок и остановилась.
XII
НЕОЖИДАННОСТЬ
Шарло
Закончив осмотр, он снова со всех сторон оглядел деревянную руку.
— Благодарю вас, Этьен, — сказал он затем, — больше мне ничего не нужно.
Вернувшись к себе в гостиницу, знаменитый сыщик приказал швейцару говорить всем, что его нет дома, а сам углубился в размышления.
Он сел в кресло, поджав под себя ноги, и устремил взгляд в одну точку.
На столике рядом он поставил несколько пепельниц и огромную коробку табаку. Теперь он мог спокойно курить трубку.
Мысль его работала, должно быть, очень напряженно, потому что глубокие складки собрались на лбу.
Лакей принес ему завтрак, потом обед, потом ужин.
Шарль Рекло не съел ни завтрака, ни обеда, ни ужина.
Остывший суп и печально окаменевшие котлеты так и отправились обратно в кухню.
Дым наполнял комнату густыми синими облаками. Лакей едва не задохся.
Но Шарль Рекло, по-видимому, чувствовал себя отлично.
На другой день он все время что-то чертил или писал и съел бифштекс, но по рассеянности полил его сладким соусом, предназначавшимся для пирожного.
Три дня думал Шарль Рекло, и на четвертый он, наконец, кончил думать, вскочил с кресла, весело потирая руки. Он съел со вкусом свой ужин и затем, подойдя к письменному столу, взял телефонную трубку.
— Это «Марсельский обозреватель»? — спросил он, заранее предвкушая эффект.
— Да. В чем дело? Скорее!
— Говорит Шарль Рекло.
— Кто?
— Шарль Рекло.
— Ну!
— Это редактор? — спросил сыщик, слегка удивленный нелюбезным тоном.
— Ну да…
— Вы на днях присылали ко мне репортера.
— Ну…
— Теперь я могу дать вам некоторый материал. Пришлите репортера.
— Нет у меня свободных репортеров.
— Да ведь это говорит Шарль Рекло, по делу об убийстве Лактьера.
Слышно было, как редактор с треском положил трубку.
Шарль Рекло пожал плечами в полном недоумении.
«Верно, со мной говорил какой-нибудь курьер, — подумал он, — надо самому съездить в редакцию».
Шарль Рекло очень дорожил рекламой. Если он до сих пор вел себя так недоступно, то только потому, что таинственность действовала на умы.
Он уже
— В чем дело? — спросил он у швейцара.
— Да все то же, — отвечал тот, — все война.
— Какая война?
Швейцар глаза выпучил.
— Германия объявила войну Франции.
Шарль Рекло сказал только «а!», купил газету и быстро вернулся к себе в номер.
Прочтя газету, он со злобой разорвал все свои чертежи и бросил их в корзинку.
Затем он позвонил лакею и приказал взять себе билет на парижский экспресс.
Лакей как-то замялся в дверях.
— Что вам нужно? — спросил сыщик.
— Я бы хотел слышать мнение мосье… Кто, по мнению мосье, убил Жореса?
— Жорес убит?!
Шарль Рекло почувствовал, что дело Лактьера навсегда окуталось туманом забвения.
Но он быстро оправился и с апломбом выпалил:
— Кто убил Жореса? Конечно, патриоты…
И сунул в несессер зубную щетку.
XIII
ЧЕРНЫЙ ЛЕВ
Когда Жак вылез на берег, то он в первый миг не помнил себя от счастья. Он плясал на горячем, мягком, как бархат, песке, швырял ракушками в белых чаек, которые с криком взлетали и кружились над морем.
Негр, по-видимому, был тоже доволен.
Он положил на солнышке свой узелок и осматривался по сторонам с видом человека, попавшего в родную стихию.
Вообще, чем больше присматривался к нему Жак, тем все меньше и меньше его боялся. Негр, по-видимому, вовсе не был злым. У него просто были свои особые взгляды на вещи, вот и все. Ему даже было как будто приятно, что он не один попал сюда. Он держался хозяином и важничал перед Жаком.
Но в особенности интересовал теперь Жака узелок.
Жак никогда по-настоящему не учился. Он сам не помнил, как и когда начал он читать, а писал он еле-еле.
При этом он был очень прост и доверчив для своих лет. Когда негр сказал, что везет в своем узелке счастье, Жак очень заинтересовался.
«Как знать, — рассуждал он, — может быть, этот негр — колдун. Негры часто бывают волшебниками. А все-таки интересно было бы посмотреть, что такое везет он и каково на вид это счастье».
Жак вообще мыслил счастье как нечто осязательное. Например, когда он был голоден, счастье представлялось ему в виде окорока ветчины, а когда он мерз зимою в своей конуре — в виде теплого одеяла.
Поэтому он легко примирился с мыслью, что счастье можно тащить за плечами в грязном узле.