Рука дьявола
Шрифт:
Ленька расстроился: неужто так все и обойдется — походят все, почешут затылки и разойдутся? Неужто не будет у них нардома и никакой комсомольский агитотряд не приедет показывать представления?
— Слышь, Мить, может, мусор уберем, а? Чего стоять зря? А там, может, Лыков лесом подмогнет. А?
Митька скосил на Леньку глаза, усмехнулся и ничего не ответил. От этого взгляда, от усмешки, которая неприятно задела Леньку, он неожиданно взъерошился, как в тот раз, когда Митька вернулся из похода.
— Опять два дня
Митька вспылил:
— Да что ты ко мне привязался? Вот ведь репей! Без тебя как-нибудь...
Все парни удивленно заоглядывались: что случилось, на кого это Митька?
Ленька, густо покраснев, опустил голову, отошел в сторонку: на сердце стало так пакостно, хоть реви. А тут еще Варька... Подбежала, глаза испуганные, жалостливые.
— Лень, чего он на тебя?
— «Чего, чего»! Не твое дело, вот чего.
— На меня-то пошто шумишь?
— Иди давай, тут без тебя...
Варька разобиделась и пошла к своей товарке, конопатой Нюшке. А Леньке еще пакостней стало. Совсем расстроился.
«Ладно, иди, иди... Тоже мне жалостливая нашлась... Прибежала: тю-лю-лю-лю... Обое хороши с братаном. Командир! Слова ему, вишь ли, не скажи».
Между тем во дворе набралась целая куча народу: ребятня, парни с девками, бабка Рагозиха с двумя старухами в толстых черных платках, несмотря на теплынь. Стояли, переговариваясь тихонько, ждали с любопытством, чего надумали ячейские. Появились неразлучные Елбан и Никита Урезков, уже навеселе.
— Что тута опять за собачья свадьба? — заорал весело Урезков.— Чего все молчат и никто не гавкает?
Раздался сдержанный смех.
— Думают пока. А надумают, враз задолдонят про свое светлое царство с ветхими углами.
Над забором вспрыгнула встрепанная голова Тимохи Косого. Он, корча рожи, пропел, широко разевая рот:
— Коммунисты — люди чисты, Кобылятину едят. У них хлеба не хватает, Они бога матерят!Колька Татурин поднял ком засохшей грязи и запустил в Тимоху. Комок резко хлопнул о доску чуть ниже Тимо-хиной головы и разлетелся в пыль. Косого словно ветром сдуло.
У Леньки даже на душе полегчало и обида приугасла: жаль только, что не по башке угодил Колька. Однако тут же раздался визгливый голос бабки Рагозихи:
— За што мальца камнями бьете? Ишь собралися, анчихристы треклятые, мору на вас нету никакого!
— Так их, бабка, так голозадых,— совсем развеселился Урезков.— Вишь, священникову избу пришли растаскивать.
Старухи ахнули:
—
— Кровопивцы безбожные: мало отца Семена загубили, теперя и изба помешала!
— А завтра они зачнут церковь валить, — подлил масла Елбан.
Старухи закрестились, загалдели. На шум стали сбегаться люди.
Сашка Кувалда медленно переложил лопату из левой руки в правую, глянул на Митьку.
— Слышь, Митюха, воскресник так воскресник, чего будем зря стоять? Давай хоть рыла начистим Елбану да Никитке?
Митька покривил в усмешке чуть побелевшие губы:
— Пожалуй... Никак неймется сволочам.
Шум внезапно стих, будто кто-то враз заткнул всем рты: по двору, быстро работая костылем, скакал Захар Лыков, а за ним шел дядька Аким Подмарьков. Старухи, едва заметив грозного председателя сельсовета с обшарпанной кобурой на боку, не мешкая, юркнули в калитку. Не задержались и Елбан с Урезковым: тоже знали крутой нрав Лыкова. Убавилось и остальных любопытных.
Лыков окинул нетерпеливым взглядом двор и дом, сказал разочарованно:
— Я думал, вы тут уж горы ворочаете. И Григорьича вот на подмогу привел...
Парни запереминались, заговорили наперебой:
— Без лесу тут делать нечего...
— Все изломано, загажено...
Лыков с дядькой Акимом молча обежали дом, вернулись насупленные, озабоченные.
— Да,— сказал Лыков.— Не с того конца начали воскресник. Что же ты, Митрий, недоглядел?
Дядька Аким кивнул:
— Неладно получилось... У меня есть немного леса. Однако не хватит... Может, пройтись по дворам, авось, наберем, а, Степаныч?
Лыков не ответил, раздумывая о чем-то. На улице прогрохотала бричка, остановилась у ворот, и в калитке появился мельник Фома Тихонович Барыбин с коротким ременным бичом в руке.
— Еду это и слышу гомон, дай, думаю, загляну: кто но дворе отца Семена? А это вон кто! Доброе утро, Захар Степанович.
Фома Тихонович, невысокий, полноватый, весь так и сиял здоровьем и добродушием. Глаза его шустро бегали под косматыми черными бровями. Коротко подстриженные усы щетинились от широкой улыбки. Увидел Леньку, не побрезгал, кивнул, как хорошему знакомому. И от этого внимания такого уважаемого человека Ленька даже приосанился, метнул торжествующий взгляд на Митьку, на парней: глядите, мол, сам Барыбин со мной в друзьях.
Митька и остальные все глядели не на Леньку, а на Фому Тихоновича, глядели настороженно, хмуро, совсем не стараясь скрыть своего к нему недоверия и отчуждения.
Леньке даже обидно стало за Фому Тихоновича: чего это они на него будто на врага какого? Но Барыбин словно и не замечал этих взглядов, этого молчания, которое наступило с его приходом. Повернулся к Лыкову все так же спокойно и дружелюбно:
— Что у вас за забота, ежели не секрет?
Лыков отшвырнул потухшую цигарку.