Рука дьявола
Шрифт:
— Сиди дома!
У лушниковской усадьбы «палача юного поколения» остановили. Митька и Сашка почти вынесли на улицу перепуганную насмерть Акимовну.
— Видишь? — спросил Митька, указывая на зеленого и сникшего Ощепкова.— И с тобой, тетка, то ж будет, если еще хоть пальцем тронешь Галинку. Поняла?
— Поняла, поняла, милай...— еле шевельнула Акимовна губами.
— Нынче же пошли в волость за лекарем. Поняла? И чтоб никто из ощепковской сволочи в вашу избу ни ногой. Поняла? Запомни накрепко, тетка. С нами шутки плохи.
Акимовна уже не отвечала, а только трясла головой.
— Гляди, тетка: каждый день будем заходить к тебе и проверять. Поняла?
Ощепкова провели под ружьем и с плакатом на груди по всему селу, до самого сельсовета. Ребятишки, бабы и мужики, кто находился дома, бросали свои дела, выбегали на улицу, провожали тревожными глазами страшноватое шествие, переговаривались испуганно.
— Арестовали Кузьму, что ль?
— Должно, убил кого-сь... Ишь: «Палач» написано.
— Да ну?! Вот тебе и церковный староста!..
— Али от продналога отказался?
— Убил...
— Кого убили? Где убили?
— Да не убили никого. За Галинку Лушникову взяли. Избил ее за то, что с комсомольцами якшалась да в нардоме энтом пол мыла.
— А-а!.. Вот беда: и моя туды, в ячейку ихнюю, вчерась рвалася, а я ее за косы... Не приведи, господи, вот этак схватят да...
Во дворе сельсовета, перед амбаром, стоял захудалый сарайчик — туда втолкнули Ощепкова до приезда Лыкова.
Митька набросил щеколду, заткнул щепкой и поставил часового — Кольку, пообещав Ощепкову:
— Завтра расстреляем. Ежели вздумаешь бежать — еще хуже будет.
Невдалеке толпились две-три небольшие кучки мужиков и женщин. Подойти к сельсовету или к сарайчику никто не решался. В одной из кучек Ленька увидел хмурых Елбана и Никиту Урезкова. Они о чем-то разговаривали с Тимохой Косым, у которого морда была перевязана белой тряпкой. Ленька ходил меж парней возбужденный и гордый: пусть все видят и знают, что он тоже арестовывал этого злыдня Ощепкова, что он никого не боится: ни Тимохи, ни всяких Елбанов, потому что он, Ленька, за правду стоит, за справедливость.
Митька присел на крылечко с ребятами, закурил. От одной группки отделился и подошел к крыльцу Фома Тихонович Барыбин, как всегда, оживленный, бодрый и быстрый. Глаза его смотрели лукаво и проницательно. Подошел он и заговорил по-приятельски, на правах друга и единомышленника:
— Кажись, опять у вас какая-то закавыка? Не нужна ли моя помощь?..
Парни, как ни были взволнованы и возбуждены, улыбнулись.
— Нет, Фома Тихонович, на этот раз обошлись...
Барыбин несколько посерьезнел:
— Ощепков-то в самом деле побил дочку Лушниковой?
— Исхлестал...
Барыбин качнул головой, вымолвил негромко:
— Дурак мужик. Не ожидал. Правильно сделали, что взяли его. Авось
И пошел. Увидел Леньку, приостановился на минутку, хлопнул его по плечу:
— Чего к нам не забегаешь, а? Моя хозяйка там тебе подарков наготовила... Приходи. Гришку проведай — хворает он.
Ленька кивнул: «Приду».
Приехал Лыков на подмарьковской подводе. Дядька Аким лихо подкатил чуть ли не к самому крыльцу и прямо-таки с шиком остановил своего серого е белой отметиной на лбу коня. Лыков устало соскочил с телеги, сказал, однако, весело улыбаясь, дядьке Акиму:
— Чувствуют, черти,— ждут! А? — И уже к комсомольцам: — Я тут кой-чего привез вам из укома комсомола — заскочил попутно. Подарочек.
И он вытащил из-под охапки сена одну за другой три связки газет и книг. Тут были несколько потрепанных букварей, задачники, политброшюры и художественные книги, которыми, должно быть, особенно гордился Лыков.
— Видали? Целое богатство. Первый вклад в нашу библиотеку. Обещали еще подсобрать. Особенно обнадежили книгами по политической части.— И вдруг умолк, внимательно глянув на Старкова, а потом на Митьку.— Чего вы кислые такие? Или случилось что?
— Случилось,— ответил Митька, вставая.— Ощепкова арестовали.
И рассказал, что произошло и как все было. Пока Митька рассказывал, лицо Лыкова мрачнело и мрачнело.
— Так,— наконец бросил он.— И где сейчас Ощепков?
— Тут, в сараюшке...
Ленька почему-то думал, что Лыков сейчас здорово обрадуется, узнав, как комсомольцы без него так ловко и быстро разделались с кулацким злыднем. Но Лыков вдруг рассердился, плюнул в сердцах:
— А, чтоб вас!.. Ну наделали делов. Не комсомольцы, а черт знает кто. Анархисты!
И тут же круто развернулся, запрыгал к сараюшке, вынул щепку, отшвырнул ее со злостью и распахнул дверь.
— Выходи.
Ощепков вышел, робко оглядываясь по сторонам.
— Развяжите ему руки.
Подошли двое: Колька Татурин и Сашка Кувалда. Ощепков понял, что пришло избавление, обрадовался несказанно. Растирая надавы на руках, он низко поклонился Лыкову.
— Спасибо, Захар Степаныч... Спасибо, родной ты наш... Век не забуду...
Лыков хмуро кивнул:
— Ладно. Иди. А там видно будет.
Когда Ощепков ушел, Лыков повернулся к Старкову.
— Ты-то куда глядел? Почему не пресек самоуправство? Секретарь сельсовета называется! Взгреть бы тебя как следует, чтоб в другой раз умом пользовался. Айда в Совет.— И больше ни на кого не глянув, стал прыгать по ступеням.
Ленька остался один — зайти со всеми не решился, а его никто не позвал. Он присел на ступеньку подождать Митьку.
Из-за дверей несся злобноватый резкий голос Лыкова: допекал, видимо, ребят. Ленька никак не мог понять: чего взбеленился Лыков? Да таких, как Ощепков, сразу надо в тюрьму. А он взял выпустил. Да еще и парней ругает.