Рука дьявола

Сидоров Виктор

Потом Лыков достал из кармана ножницы и перерезал ленточку.

Ирина Петровна отступила к перильцам, освобождая место.

— Добро пожаловать в школу, дорогие дети!

Сразу присмиревшие ребята робко поднимались на крыльцо. Ирина Петровна объясняла, кому идти в какой класс: кто поменьше — в один, кто побольше — в другой.

Ленька, Варька и Култын уселись за столом возле окошка, притихшие и торжественные. Ирина Петровна прикрыла дверь, встала рядом с широкой зеленой доской:

— Ребята, с этого дня вы ученики первой

трудовой Елунинской школы. Вы каждый день теперь будете узнавать много нового и интересного. Вы узнаете, как образовалась наша земля, как появились ее обитатели. Я вам расскажу про дальние страны, про солнце и звезды. Вы узнаете историю нашей страны... Но прежде мы должны с вами научиться читать и писать. С этого и начнем наш первый урок.

Ирина Петровна взяла кусочек мела, повернулась к доске и начертила на ней что-то похожее на двухскатную крышу.

— Это буква «А»,— сказала она.

— А! — тихо и радостно повторил Ленька.— Буква «А»!

Глава 17.

ВСЕ ВМЕСТЕ

В конце октября выпал первый и обильный снег.

Еще вчера улицы и дворы наводили тоску мокрой чернотой, раскисшей землей и промозглым ветром, а нынче все враз изменилось. Всюду бело, чисто и покойно: нигде ни одна веточка, ни одна усохшая полынка не шелохнется.

Над степью висит огромное ослепительное солнце и сверкает в снежинках синими, зелеными и алыми искорками. Березы, словно вспугнутые, разбежались по сторонам дороги. Они, казалось, бежали бы и дальше, да устали под тяжестью толстой снежной бахромы на ветках. Остановились отдохнуть, да и застыли кто где.

Дорога была гладкой и легкой: наконец-то исчезли рытвины и колдобины. Снег похрупывал под подковами, полозья смешливо взвизгивали.

Ленька в толстом ватнике дядьки Акима, в его же шапке-ушанке, порозовевший от легкого морозца, сидел на охапке сена, накрытого тулупом, и радостно покрикивал на коня:

— А ну наддай, милой, а ну веселей!..

И конь, должно быть понимая, легко и охотно прибавлял бегу.

Позади Леньки, аккуратно уложенные, поблескивали на солнце свежей голубой краской посудный шкафчик с раздвижными дверцами и три табуретки — дело Ленькиных рук.

Ну и помучился он с ними, особенно со шкафчиком, помудрствовал! Считай, целый месяц бился. Каждый день. С утра до полудня — в школе, а с полудня, едва прожевав последний кусок, бежал в мастерскую. И работал там до самого темна: вымерял, пилил, строгал и снова вымерял каждый брусочек, каждую планочку, каждую дощечку.

Конечно, если бы не дядька Аким, Леньке сроду бы не справиться со шкафчиком. Нет, тот ничего не делал за Леньку, а только советовал да показывал. И тем не менее Ленька хватил лиха через край. Однажды он чуть было не заплакал от досады и злости, когда «посадил дерево на клей», как говорит дядька Аким, а шкафчик от нажима вдруг перекосился...

Теперь

все трудности и огорчения позади, теперь осталась только радость, широкая и бесконечная, как эта сверкающая степь.

Едет Ленька, а сам нет-нет да и обернется назад, чтобы еще разок полюбоваться своими изделиями: «А что, кажись, ничего! Будто покупные. И голубеют, словно не-

бушко!..»

Эх, хорошо на сердце у Леньки, так хорошо, что не сказать! И не только потому, что денек выдался пригожий. Это само собой. Другое, главное, переполняет его радостью: едет он в Сосновку, к своим девчонкам!

Едет не просто повидаться да попрощаться, а забрать с собой, к дядьке Акиму и тете Паше. Навсегда, на всю жизнь. А шкафчик и табуретки — подарок девчонкиным хозяевам: тете Фене и дяде Михайле — великая Ленькина благодарность за их доброту и ласку.

Это дядя Аким надоумил Леньку. Сказал как-то:

— Ты, Леньша, им пару табуреточек сделал бы али шкапчик какой... Долгая память по тебе будет.

Ленька обрадовался, загорелся: смастерил и то и другое.

И вот катит он по гладкой блескучей дороге, нетерпеливо поглядывая вперед: скоро ли сверток на Сосновку?

На коне ехать — не пешком шагать. Солнце еще только-только оторвалось от верхушек сосен, а Ленька уж вымчал на взгорок, за которым лежало село. Вон и знакомая изба.

Ленька лихо подкатил к чуть покосившимся воротам и осадил коня.

Из калитки выглянул старший хозяйский сынок — Петруха — в большой шапке с отодранным ухом, в одной рубашке и опорках на босу ногу. Увидал Леньку, вытаращил радостно-испуганные глаза. Ленька только было открыл рот, чтобы попросить его помочь занести табуретки, как он вдруг рванул в избу, вопя, будто резаный:

— Леня приехал! Леня!

Ленька засмеялся, махнул рукой и, подхватив шкафчик, пошел следом.

В избе стоял невообразимый гвалт и рев. Ребятишки ошалело метались по кухне, вырывая друг у друга кто пальтишко, кто обутки, кто платок: видимо, хотели успеть встретить Леньку во дворе. Петруха уже мчал обратно, чуть не сбив Леньку с ног.

— Убьешься, шалый! Подмогни лучше мне: на санях табуретки — занеси-ка их.

Петруха тыкнул диковато, поднял с глаз шапку и выскочил за дверь.

Едва Ленька поставил на стол шкафчик, ему в бок ткнулась Нюра и крепко обхватила его.

— Братка... Братушка... Пошто так долго не приходил? Пошто забыл нас?..

Ленька не успел ответить, утешить Нюру: из горницы бежала заплаканная Катька, длинненькая, косматенькая, босая, в одной до колен рубашонке.

— Няня!..

Ленька подхватил ее, прижал к себе.

— Чего ты, Катя? Чего плачешь?

Она уткнулась лицом между Ленькиным плечом и шеей и совсем разревелась.

— Встренуть тебя хотела... А Коська отнял обутки... Я тоже, грит, хочу... Ты же к нам с Нюрушкой приехал?.. А он не пущает... Скажи ему, нянюшка...