Рука майора Громова
Шрифт:
За вашим расследованием «дела руки майора Громова слежу с восхищением и твердо уверен, что Вам удастся раскрыть тайну. Если Вам обеспечить нормальные условия работы сыщика, то Вы, пожалуй, не во многом уступили бы своему английскому коллеге Шерлоку Холмсу. Это не комплимент, а мое искреннее убеждение. Кстати, имена и фамилии Ваши и героя романов и рассказов Конан-Дойля ведь созвучны. Между Вами двумя есть, правда, очень существенное различие. Выдуманному английским писателем детективу в Лондоне поставлен памятник, а Вас, живого и не лишенного талантов сыщика, энкаведисты держат на положении заключенного. Но не унывайте. Все ещё может измениться к лучшему…
В
Майор Виктор Михайлович Громов был моим лучшим другом и одним из лучших в мире людей. Теломеханики пытками вырвали у меня показания против него. Уходя из камеры, без страха и трепета, на расстрел, он сказал мне: «Как бы я хотел, за все ими сделанное, протянуть к ним руку из могилы»…
Случайная встреча помогла мне сделать это вместо него. Бежав из арестантского вагона, по пути в концлагерь, — подробности бегства не так уж существенны, — я сел без билета в другой поезд, чтобы слезть на ближайшей станции. Заглянув в первое попавшееся купэ, увидел там Гундосова. Он был один. Я знал его еще с времен амнистии белым после Гражданской войны. Он допрашивал меня тогда. Субъект отменно подлый из сухопутных морячков, так называемых «клешников», которых немало расплодилось в начале большевистской революции. За годы советской власти он дослужился до чина полковника НКВД и стал одним из доверенных лиц Ежова. Последний и послал его руководить чисткой в нашем районе.
Мой короткий разговор с Гундосовым в купэ вагона закончился его смертью. Очень неприятно было переодевать труп в мою одежду хуже даже, чем убивать. При этом я очень спешил и впопыхах забыл вынуть из кармана моего пиджака известный Вам документ. Вспомнив о нем, я хотел вернуться туда, где оставил труп, но потом передумал. Для меня было выгодно направить сыщиков по ложному следу, заставив их поверить, что Беларский убит.
Сидя в тюрьме, я подружился с несколькими уголовниками. Их приятели на воле мастерски наклеили мою фотографию на удостоверение личности Гундосова и подправили печати там. С этим удостоверением я без труда проник в отдел НКВД, но порою мне было очень тяжело выполнять то, что я наметил. Неприятно убивать трусов, которые не сопротивляются когда им, охваченным ужасом, приказываешь стать лицом к стенке; из всех смелым оказался только Якубович. И технически осуществлять мой план было нелегко. Иногда приходилось рассчитывать минуты, и даже секунды. Несколько раз, как тогда, в мертвецкой Уголовного розыска, я чуть было не выдал себя Вам. Но при всех этих трудностях, воспоминание о предсмертных словах моего друга давало мне новые силы.
Не кажется ли Вам удивительным, что меня узнал здесь только Якубович? Должен разуверить Вас в этом. Меня узнали еще трое бойцов из нашего полка при встрече на улице и один здешний конвоир. Но я убедил их, что давно уже работаю секретным сотрудником НКВД, подобные случаи не редкость, — и приказал молчать. Они поверили и болтать, понятно, не будут: подобная болтовня весьма небезопасна. С теломеханиками Птахиным и Черных я принужден был, во избежание излишнего риска, поступить иначе. А Шелудяк видел меня мельком два раза на допросах и не узнал при третьей встрече, тем более, что я сбрил усы. Вообще, покойный капитан не отличался памятливостью на лица. Вас я сначала тоже хотел убить и, после выполнения всего намеченного мною, исчезнуть отсюда, как «призрак», оставив
Находясь рядом с Вами, зная все, что Вы предпринимаете, я мешал Вам на каждом шагу. Убивал свидетелей и похищал документы из архивов, из следовательских кабинетов, к которым, как особоуполномоченный Ежова, имел доступ! Написал записку на листке из блокнота Шелудяка и срезал пуговицы с шинелей энкаведистов, после того, как Вы нашли потерянную мною в лесу; ее потеря не была своевременно замечена мною. При помощи двух уголовников, я ночью перевез на кладбище тело майора Громова, где его и похоронил. Только однажды я помог Вам, подбросив крашеную тряпку, чтобы ускорить Ваше расследование. Мне не хочется умереть до его окончания, а это возможно. У меня неизлечимая болезнь сердца, за последнее время все более прогрессирующая.
Знаю, что в ролях «руки» и матросика с Балтики, я иногда переигрывал и Вы это замечали. Я плохой актер, хотя в юности и участвовал в любительских спектаклях. Но играть роль «руки майора Громова» мне помогало то, что мы с ним одинакового роста, и лицом я немного похож на, него; кстати, он не носил усов. А Вас, по-видимому, ввели в заблуждение два обстоятельства: полковник Гундосов появился в отделе вполне легально, как чекист из моряков, но во время первых убийств его там не было. Вообще же Вы блестяще справляетесь со своим делом. И это не комплимент.
Вот, кажется, и все, что я хотел Вам написать о себе. Теперь о самом главном для меня в настоящее время. Об Ольге Громовой»…
На этом письмо обрывалось, но в самом низу листка было написано три коротких торопливых строчки:
Мне помешали.
Закончу потом.
А. Беларе…
Холмин опустил письмо «руки майора Громова» и задумался. Из раздумья его вывел скрип открывшейся двери. Холмин поднял голову. На, пороге сакли стояла фигура бородатого абрека. Помолчав несколько секунд, он произнес, с укоризненным неодобрением покачивая головой:
— Зачем не спишь, кунак? Спать надо.
И дунув на фитиль «чирахи», погасил огонь.
Эпилог
Утром Холмин осмотрел место, куда они попали и успокоился окончательно! Это был небольшой абреческий аул, расположенный в огромной полупещере на склоне высокой крутой горы. Над ним нависали выступы скал, прикрывавшие его от бомбардировок с воздуха, а из ущелья к нему вела единственная дорога узкая и скалистая, которую, в случае необходимости, легко было завалить камнями и сделать непроходимой.
Водой и продовольствием жители аула были вполне обеспечены. Через аул протекал широкий ручей, бравший свое начало из подземного источника. Одна, приблизительно, треть полупещеры была каменистой, а две трети ее покрывал тонкий слой земли, местами доходивший до полуметра толщины. На нем росли кукуруза., ячмень, овес, картофель и чахлый подсолнечник, которому не хватало солнца заглядывавшего сюда лишь во второй половине дня. Посевы покрывали и склон горы ниже аула а выше его, на альпийском лугу, паслись лошади, овцы и коровы под присмотром горских гололобых подростков и лохматых кавказских овчарок.