Рука Одиночества
Шрифт:
Она зубами вырвала ему кусок шеи. А Валентин убил ее тем камнем, которым оглушило Никаса.
Да, он был еще жив. Но уже не отвечал, только булькал и хрипел. Аркас ощупал его лицо. "У тебя получится". Так Аркас понял его последние слова. Его хрипы и сипящие выдохи.
Зеркало надо было просто протереть. Оно было такое же грязное и захватанное, как все вокруг.
Аркас посмотрел на себя. Лицо острое, осунулось. Глаза запали. Были зеленые, стали блеклые, водянистые. И бурдюки под ними.
Никас запустил пальцы в отросшие светлые волосы.
– Ты здоров, – проговорил он, следя за отражением. – Ты со всем справишься. Нечего бояться. Мучения кончились. Они в прошлом. Вдох… Выдо-о-ох… Вдох…
Он встал под душ.
Когда его нашли спасатели, он успел отползти от места этой короткой битвы на километр. Так ему сказали. А вот чего ему не сказали, так это то, как ему удалось это сделать. Откуда он взял силы?
Два месяца его держали в изоляторе. Кормили только растительной пищей. От одного вида мяса у него начинались продолжительные истерики. Он помнил еще что-то. Вкус меди во рту? Тяжелую сытость? Боль в наполненном желудке? Он ощутил этот кошмарный привкус на языке. Вода стала ледяной и ржавой. Меняли трубы. Как всегда перед началом отопительного сезона.
– Я был вкусен?
Аркас закрутил кран.
– Нет, – сказал он тихо. – На вкус ты был как дерьмо
Никас принял прописанные терапевтом таблетки и сварил себе «кофе», просто для того, чтобы доказать себе: пока он спокоен, все идет гладко. Потом принял те таблетки, которые терапевт не прописывал.
– Главное, спокойствие, – произнес Никас, выливая «кофе» в раковину.
Вместо него он выпил немного теплого апельсинового сока забытого на столе, и полез в холодильник, чтобы сделать себе бутерброд с огурцом. Отвращение к мясу он так и не пересилил.
В холодильнике лежал окоченевший труп в синей полярной крутке. Его лицо и шея были обглоданы до хрящей. В глазницах блестела смерзшаяся масса белка.
Никас закрыл холодильник.
Странно улыбаясь, он допил сок. Через минуту его можно было найти в зале. Он искал. Открывал все двери, заглядывал за мебель. В нижнем ящике комода, он, наконец, обнаружил Френ. Девушка лежала в позе эмбриона, обняв колени бледными ручками. Она была светловолосой, худой, почти истощенной. Кожа – желтоватой, в оспинах. Глаза ее оставались вечно полузакрытыми. Лицо – острым, маленьким, совершенно незнакомым. Аркас не помнил его в своей жизни.
Когда они занимались сексом на балконе, Никас чувствовал, что Шизофрения становится тяжелее. Ее формы округлялись.
Увидев Никаса, она сжалась сильнее.
– Мы же договаривались! – заорал он. – Я не форсирую лечение, а ты следишь, что бы этой херни не было в доме!
– Я здесь не при чем, – прошептала она плаксиво. – Это… Другой.
Голос у Френ был не совсем реальным. Аркас понимал, что она говорит, скорее интуитивно.
– Кто? – вздрогнул Никас. – Здесь есть кто-то еще?
– Он приходил ночью.
– Кто?! – Никас схватил Шизофрению
– Господин.
Журналист замолчал, моргая. Это было уже слишком.
– Что ему от меня нужно?
– Я не знаю. Но ты видишь его следы.
Внутри черепа знакомо звенело, появилось ощущение нарастающей легкости. Таблетки всасывались. Одевшись, Аркас со вздохом уселся на диван, и замер. Шизофрения была здесь. Она притулилась рядом, и ткнулась ему в плечо. Журналист погладил ее по щеке.
– Ничего, – произнес он спокойно. – Никас сейчас возьмет себя в руки Ему просто нужно регулярно пить таблетки. А он не пьет.
Девушка всхлипнула.
– Итак, Френ. Кто такой Господин?
Ему никто не ответил.
Через несколько минут Никас поднялся и пошел на кухню. На плафоне, подрагивая крыльями, сидела бабочка. Та самая. У человека появилось неукротимое желание, размазать ее туго свернутым журналом.
Дверь холодильника была открыта. В нем ничего не было, даже полок. За спиной послышались шаги.
– Ты оставил самое вкусное…
Аркас понял, что сейчас он умрет от кровоизлияния в мозг. Или от инсульта. От сердечного приступа. Такое перенести было нельзя. Он будет жить, пока не обернется. Пока не увидит.
Несгибающиеся пальцы тронули его затылок. Холодные, как предательство.
– Мой язык. Надо было съесть его, что бы я молчал!
– Валя…
– Любимый, беги!
Аркас отшатнулся, рефлекторно поворачиваясь. Френ вцепилась в полярную куртку. Труп из холодильника шипел, хрустя промерзшей плотью. Они сцепились как два кошмара, отбивая жертву друг у друга. В коридоре стало тесно. Позади зазвенело стекло: что-то разбило его.
– Уничтожь свой страх, – сказал кто-то, властно, глубоко. – Сделай это сейчас.
Аркас посмотрел на здоровый осколок, зажатый в пальцах.
Труп отбросил Френ от себя и ногой раздавил ее горло. Шизофрения дернулась и начала кровоточить. Аркас вздрогнул.
– Нет!
Забитые льдом глазницы уставились на Никаса.
– Ты заплатишь за то, что я остался там!
Обломанные ногти, черные от некроза, метнулись к его шее. Аркас закричал и не глядя ударил осколком. Тот тяжело воткнулся и порезал журналисту ладонь.
– Я считал тебя другом!
– Сгинь! Я ни в чем не виноват! Это была случайность!
– Случайность сделала меня твоей жертвой, – прошептал Валентин.
Никас ударил ногой, и колено призрака легко подломилось. Он упал, разбившись на кристаллы мутного льда, которые скрежетали, будто корчились. Осталось лицо, в паутине трещин.
– Желаю тебе стать жертвой своего случая…
Журналист лежал на лестничной площадке. От бетона кисло пахло пылью. Все было до отвращения очевидно. Любимый наркоман участкового все-таки спятил. Он шел к этому давно, и был не слишком шокирован результатом.