Рука Одиночества
Шрифт:
– Жить в мире с прошлым? – вдруг люто прошипел Никас.
Он сделался до того страшен, что терапевт не совладал с лицом.
– Жить в мире с прошлым ты говоришь, сонный пингвин? – журналист поднялся и навис над ним, словно восемьдесят килограмм сухопарой ярости. – Вот к чему я точно не стремлюсь.
– Ты должен прийти на следующий сеанс, – говорил Алексей Петрович, пока Никас накидывал пальто. – Не делай импульсивных поступков. Обдумай все как следует и приди на следующий сеанс. А сейчас отправляйся домой. Я,
Хлопнула дверь.
Бабочка взмахнула крыльями и пропала среди переплетений плюща.
Аркас не знал, где именно до этого прохлаждались его внутренние ресурсы и сожалел, что они открылись только сейчас и так… резко. Очевидно, до этого момента его воля и энтузиазм отсиживались в районе желчного пузыря. Но теперь все было просто прекрасно. Появилась хорошая спортивная злость. Никас чувствовал, что он вошел в новый этап своего выздоровления. Галлюцинации были последним вздохом побежденной болезни.
Он справился.
Определенно.
Так держать.
Никас открыл пришедшее на телефон сообщение.
«Давай не будем затягивать. Возвращайся домой. Жду. Девел».
Сообщение было отправлено с номера… В действительности это сложно было назвать номером. Скорее набором загадочных пиктограмм, среди которых журналист смог различить обнимающихся крокодилов и нечто напоминающее крысиный череп. Он попытался активировать это странное сочетание как вызываемый номер.
Пошли гудки.
– Ну, где ты? – спросил хмурый вибрирующий голос.
Никас нажал кнопку сброса. Телефон, весело кувыркаясь, пролетел несколько метров и упал на газон. Его хозяин сидел прямо, крепко вцепившись в руль. Главное, не потерять настрой, твердил он про себя. Не потерять настрой. Все было так хорошо. Просто замечательно.
Телефон зазвонил, вибрируя в желтеющей траве. Почти сразу к нему начал подкрадываться неопределенной наружности маргинал, который терся поблизости.
Никас не выдержал и вышел из машины. Он поймал за шиворот отчаянного санитара газонов и отнял у него трубку.
Звонила секретарь Арнаутова.
– Да, я слушаю!
– Аркас? Ты сегодня можешь приехать в издательство? Дмитрий Сергеевич имеет к тебе официальный разговор. Срочный.
– Бога ради, на хлебушко!
– Что?
Никас оттолкнул бродягу, профессионально воспользовавшегося ситуацией, и бросил ему смятую купюру.
– Здравствуй Мария. Слушай, все в порядке. Нет, даже отлично! Я чувствую себя на двести процентов. Скажи Диме, что я вернулся. Я снова готов действовать!
– Да мне насрать, – откровенно ответила Мария. – Я кадровыми вопросами не занимаюсь.
– Ну, можешь хотя бы намекнуть, в чем дело? – прельстиво заговорил Никас. – Ты ведь много знаешь. Скажи хотя бы злиться он или нет.
– Он вполне доволен, – нейтрально ответила секретарь.
– Даже
– Да.
Ну, слава богу, подумал Никас. Хочет мне что-то поручить! Я как чувствовал. Удачный день. Удачный день!
– Передай ему, что я сейчас буду. Минут двадцать, это максимум.
– Хорошо.
Журналист опустил руку с телефоном и позволил себе выдохнуть.
Притаившийся за углом нищий внимательно наблюдал за странным светловолосым человеком. Он услышал, как снова зазвонил телефон и испуганно вжался в стену, когда мужчина издал отчаянный вопль. Бродяга съежился под его взглядом.
– И-и-ах, – его схватили за грудки.
– Ответь! – прохрипел светловолосый, глядя ему в глаза. – Ответь на звонок.
– Я же не знал шо ваш, не знал же! – слабо защищался бродяга.
– Ответь на звонок, получишь еще денег! Просто ответь и скажи мне, слышишь ли голос!
Светловолосый не шутил. Это можно было понять хотя бы потому, как звонко клацали его зубы. Бродяга покорно взял трубку и принял вызов грязным пальцем.
– Здрастье, – сказал он. – Алло-у. Алло, говорите. Алло-у?
– Ну? – спросил человек шепотом.
Маргинал с глубокомысленным видом поглядел вверх. Обмирая от нехорошего предчувствия, незнакомец сделал то же. В сером небе летали редкие вороны.
– Не слышно ничего, – сообщил испытатель. – Шипит. Не говорит никто.
Странный человек как-то сразу обмяк и отпустил его, отдав второй полтинник. Он закрыл уши ладонями и негромко сказал что-то вроде: настрой, главное настрой. И пошел обратно к машине.
– А телефончик-то, – окликнули его.
– Оставь себе, – мрачно ответил светловолосый.
И уехал.
Бродяга впал в искреннюю новогоднюю эйфорию.
Известно, что радость его была недолгой, но почему именно, история умалчивает. Возможно, это как-то связано с тем, что на его затвердевшую от грязи шапку села сиюминутно явившаяся бабочка.
Ее крылья стали крайне недружелюбной окраски.
Если бы издательство журнала «Экватор» описывал восточный поэт с халвой в бородке, могло бы получиться что-то вроде:
О, почтенное здание!
Пять раз ты наполнено достоинством и надежностью. Пять раз ты прекрасно, пять раз неповторимо. Пять раз я поднимусь по твоим стройным лестницам. Пять раз спущусь. Твои коридоры светлы и прекрасны ровно полоса восхода. Окна твои ясны и прямоугольны, как самые лучшие окна светлы и прямоугольны. А в туалетах всегда есть бумажные полотенца. Врата в твой желанный вестибюль, столь волнующий и жаркий, да распахнутся от удара ноги Никаса Аркаса.
Пожалуй, на этом поэт бы остановился, потому что вышеупомянутый человек выглядел недостаточно претенциозно для популярных эпитетов. Лучше всего его описал бы какой-нибудь мэтр остросюжетного триллера или ужасов.