Руки Геракла

Саберхаген Фред

Я не стал тратить времени и сразу же рассказал о Мегане.

В результате нашего разговора царь пожаловал мне девушку и ее ребенка в дар.

Я вежливо выразил свою благодарность. После этого аудиенция продлилась недолго. Когда она закончилась и по дороге из дворца я встретил Тиресия, я спросил его, не могу ли я поговорить с ним наедине.

Провидец кивнул, и я пошел рядом с ним. На сей раз он опирался на плечи другой девушки.

Он сказал мне:

– Некий известный провидец впал в транс. И будучи в трансе, он изрек пророчество в присутствии царя, которое звучало

следующим образом: «Бронза – защита для могущественнейшего». И молодой царь в надменности своей счел, что «могущественнейший» относится к нему.

– Понимаю. Ясно, почему он залез в бронзовый ящик. Ничего, если я предположу, что тем самым провидцем был ты? – Тиресий не возразил, и я продолжал: – А что, если я спрошу, кого же все-таки касается это пророчество? Ладно, пусть. Но скажи мне, Тиресий, почему царь решил, что ему понадобится защита, когда я буду рядом? Почему он подумал, что я опасен для него?

– Многие боятся тебя, Геракл. И завидуют.

Я медленно кивнул.

– Пока я не могу представить себе хотя бы одного человека, которому следовало бы меня бояться. Но ты прав. Иногда я совершаю такие поступки, после которых я вижу страх на лицах людей, хотя они и пытаются спрятать его за дружескими улыбками. Но мне все же кажется, что царь должен иметь особую причину, чтобы до такой степени пытаться защититься от меня. – Я покачал головой и развел руками.

– Геракл, твоя сила не превосходит твою проницательность. Царь прятался в ящике от тебя. Он уверен, что ты решил ему отомстить.

– Отомстить? За что?

Наверное, на лице моем было написано изумление, но вряд ли слепец мог прочесть это по моему лицу. Возможно, в моем голосе прозвучало то же самое, и теперь я еще думаю, что Тиресий давно уже ничего не боялся и даже не думал о том, что кто-то может причинить ему зло.

На сей раз он ответил мне откровенно.

– За то, что он обманом занял твой трон.

Я замер на полушаге, безуспешно пытаясь осознать сказанное.

– А какое отношение я имею к трону?

– Лет девятнадцать-двадцать назад было еще одно пророчество касательно потомка Зевса, который родится в Кадмее и будет в ней править. Эврисфей верит, что он, как и ты, потомок Громовержца. Также он уверен в том, что его рождение было чудесным образом ускорено, а твое задержано, чтобы поставить его впереди тебя в наследовании престола. И что ты прекрасно все это знаешь и можешь взбунтоваться против него.

Снова я не сразу сумел переварить сказанное.

– По крайней мере, что касается бунта против него, то тут он не прав, особенно после того, как с Меганой все улажено. Совершенно не прав! А в остальном-то хоть слово правды есть?

– Очень вероятно.

– Значит, у меня есть враг среди богов или богинь?

– Слухи говорят, что это Гера.

Если это правда, то это дурные новости.

– Есть ли смысл спрашивать, почему супруга Зевса так меня не любит?

– Меня – нет.

Я покачал головой. Если я когда-нибудь встречусь с Зевсом, я задам ему еще и этот вопрос. Или Гере, если нам доведется встретиться лицом к лицу. Можно при следующей встрече спросить Гермеса, но я не надеялся, что Вестник тут сможет

помочь.

Я сказал Тиресию:

– Но ведь все равно я не смог бы стать царем. Амфитрион не из царского рода, да и с материнской стороны у меня царей нет. Я никогда не мог бы унаследовать трон, даже приблизиться к нему.

Слепец пожал плечами. Казалось, он был слегка удивлен.

– Я сказал только, что это было пророчество – и уж в точности не мое. Ты знаешь, что пророчества в целом похожи, или ты еще слишком молод, чтобы знать о многих пророчествах. Чем в них меньше смысла, тем большее впечатление они производят на людей. И еще труднее сказать, исполняются они или нет.

– Но, повторяю, я не хочу быть царем. Я не занял бы его трона и не взял бы его венца, даже если бы ты сам дал их мне.

– Я знаю. – Молчание. – Истина в том, что ты предназначен для более великих дел.

– Каких именно?

– Время покажет.

Мы снова пошли. Я думал, что старец все равно расскажет мне не больше и не меньше того, чем хочет, так что я не стал принуждать его.

– Ладно, пусть царь прячется в бронзовом саркофаге, если ему так легче говорить со мной. Очень возможно, что я захочу еще с ним поговорить. – Тогда я думал, что моей свадьбе будут противиться.

А в тот день я покинул дворец, думая, не был ли бронзовый ящик великой шуткой слепого прорицателя, который таким образом хотел выставить царя в дурацком виде и так сквитаться с ним за что-то.

Прежде чем снова покинуть дом, я позаботился о том, чтобы Мегана стала моей женой по закону, после публичной церемонии, так что и она, и мой сын имели такое положение и защиту, которую могло им дать мое имя.

Потеря одной рабыни вряд ли сильно подорвала благополучие царского хозяйства. Молодой царь наверняка был рад, что я взял такую жену, которая ни в коем разе не могла быть мне подмогой в притязаниях на трон.

Хотя Ификл и Амфитрион и противились порядка ради нашей свадьбе, думаю, в душе они облегченно вздохнули, увидев, что я женился на женщине, стоявшей в обществе настолько ниже меня. Моему отчиму было бы трудно устроить мой брак, а теперь от него уже ничего не зависело. Но я знал, что мать, если она все еще смотрит на меня из царства Аида, опечалилась бы, увидев, что я связал свою судьбу с женщиной, носившей рабский ошейник. Одним богам ведомо, какие мечты о моем величии – насколько мать его понимала – она лелеяла.

Ночью после брачной церемонии, когда мы с моей невестой лежали в одной постели, моя любимая, которая, как я думал, уже уснула, вдруг повернулась ко мне и прошептала:

– Ты так нежен, Геракл. Ты всегда был таким.

Видят боги – я хотел быть нежным, особенно с ней.

– Так ты не боишься меня? Моей силы?

– Тебя? – изумленно ответила она. – Нет.

Малыш в колыбельке рядом заплакал. Сначала он просто тихонько хныкал, но потом его хныканье быстро перешло в голодный вопль. Мегана взяла его, покормила и начала качать у груди. Он быстро замолчал, и на мирном нашем ложе я вскоре уснул таким сладким сном, каким никогда прежде не спал.