Руки мои, не опуститесь…
Шрифт:
Вся ее стремительная деятельность вызывала и удивление, и некоторое негативное отношение к ней со стороны других врачей, на мнение которых она реагировала всегда одинаково:
– Вам никто не мешает делать так же, если вы захотите, – говорила она голосом, не терпящим возражений.
– Но у нас не хватает времени разгуливать по больнице и договариваться о каждом. Есть, в конце концов, запись, – недовольно разводили они руками.
– А если бы это был ваш родственник, для него тоже была бы запись? – невозмутимо продолжала она, обескураживая своими аргументами.
В коридоре ее
Но каким-то чудесным образом после очередной выписки она встречала в своей палате самых настырных уже на втором обходе. Как выяснилось, проход был прорублен с помощью дежурных медсестер. Катя решила не обращать на это внимания. «Я не имею права указывать им и делать за это замечания. Пусть будет так, как они хотят», – думала она.
Жалобы на нее Игошину не приносили результата, так как сам Виктор Петрович был на ее стороне. А Али Хасанович, который теперь знал, что его палата в надежных руках, позволял себе и вовсе пропадать без предупреждения неизвестно куда.
Екатерина с болью в сердце относилась к каждому пациенту, стараясь для него сделать все необходимое, как для самого близкого человека. Она не только их лечила, она учила менять образ жизни, привычное питание, отношение к своей болезни. Твердо убежденная в том, что болезнь – это не только наказание, но и испытание для того, чтобы изменить в жизни то, что мы делаем неправильно, она не уставала повторять:
– Время нахождения здесь вам дано не зря. Вы должны осмыслить или свое поведение, или изменить что-то в своей жизни, проанализировав до мелочей каждый свой поступок. Мозг должен постоянно искать: обидели ли вы кого, или с кем-то поступили подло. Вы можете сами все исправить в своей жизни. Конечно, болезнь уже есть. Но наша с вами задача – загнать ее в такой угол, чтобы она как можно реже напоминала о себе или совсем потухла.
Больные женщины, годящиеся ей в матери, или бабушки, не перебивая, слушали ее. Передавая им свои мысли и знания, она, то с горечью, то с радостью в голосе давала надежду каждой, кто попадал к ней на лечение.
***
Екатерина всем сердцем верила в Бога, верила в то, что только он ее Спаситель, что никогда в жизни она не достигла бы того, что сейчас имеет. В их с мужем семью прочно было поставлено на первое место исполнение заповедей Божьих, а уж потом «законов человеческих», соблюдение всех четырех постов в год, которые они очень ждали, ощущая, сколько сил им дается в конце каждого. В их доме с каждым годом появлялось все больше и больше православной литературы, которую они не просто прочитывали, а изучали. От икон на стенах, многие из которых были приложены к мощам святых, тоже шла необыкновенная сила и радость. Она видела спасение у Бога не только для себя, но и для людей, которые обращаются к ней за помощью:
– Самим вам будет тяжело перестроиться или что-то изменить. Идите в храм. Только там вам дадут то, что попросите. Ибо нет большей силы, чем та, которую
Ну ведь кто-нибудь из них должен ее услышать! Конечно, не все. Ведь слушать и слышать – разные вещи. Но как же ей было приятно видеть в храме (на то время, всего-то пара храмов в городе чудом были восстановлены) своих выписавшихся совсем недавно больных. При встрече они обнимались как родные. Она с улыбкой выслушивала их сбивчивые рассказы, сокрушенные переживания о том, что трудно попасть к ней на лечение в такое хорошее отделение, и всем говорила, что с декабря будет работать уже в первой городской больнице.
А осталось недолго! С тяжелым сердцем Екатерина представляла расставание со своими новыми друзьями и гнала, гнала от себя эти мысли. «У меня еще есть время, еще месяц. И какой месяц! Хочу как можно больше разноплановых больных. Больше работы – больше знаний», – размышляла она.
В таком интенсивном режиме работы и пациенты менялись быстро. Понятие о выполнении койко – дня будоражило заведующего отделения, а через него и всех остальных врачей. У Али с Екатериной с этой стороны не было никаких недочетов. Они были, как на производстве – передовиками.
Каждое утро после пятиминутки Екатерина спешила в палату. В это утро она спешила быстрее обычного. Дежурный врач отчитался о поступлении в ее палату тяжелой больной, перечислив целую кучу диагнозов и осложнений.
– Почему не в ПИТе? – строго спросил Игошин.
– Острого ничего не нашел. Запущенная хроническая ишемия миокарда, плюс сердечная недостаточность. В анамнезе сахарный диабет, сахар – 12, – отвертелся дежурный.
Еще во время пятиминутки уже созрел план действий. Обычная история болезни, мало ли таких – Павлова Тамара Павловна, 67 лет. Но! Место жительства город Серый. Память вернула детский сад, детский врачебный набор, который принадлежал только ей, не без помощи ее любимой воспитательницы. «Неужели она?» – Катьку захлестнула волна нетерпения.
Екатерина сразу узнала ее. Конечно, постаревшая, похудевшая. Она лежала на спине, закрывшись одеялом до подбородка, глядя, не отрываясь, в потолок, когда Катя вошла в палату. Все больные отреагировали на приход врача приветствиями, та только медленно пошевелилась под одеялом и опять замерла. Катька тихонько подошла к ее кровати и встала напротив:
– Здравствуйте, Тамара Павловна, – сдерживая слезы, произнесла она, сжав ладонями перед собой железную спинку кровати.
Взгляд воспитательницы с трудом сфокусировался на ней.
– Здравствуйте, доктор, – тихо ответила она. Нахмурив брови, она всматривалась в лицо подошедшей к ней молодой женщины в белом халате.
– Вот видите, как все бывает в жизни. Росла я, и со мной рос подаренный вами белый халат.
Тамара Павловна, напряглась и с еще большим усилием всматриваясь, решила приподняться в кровати.
– Вам нельзя вставать, – взяла себя в руки Екатерина.
Она подошла к ней ближе и присела на край кровати, нашла ее руку под одеялом. Сколько прошло времени? 26 лет. Даже самый памятливый едва ли вспомнит.