Руки оторву!
Шрифт:
Рядом с облаками степь выглядела как большой черный стол с группами свечек: вот наш лагерь, а это, неподалеку, красные светляки – костры кубаев. Как только я испытал интерес к тому, что происходит в стане противника, огоньки придвинулись и стали видны шатры и шалаши. В центре лагеря возвышался огромный бурый шатер, куда и направился мой тугор [35] . Он, очевидно, следуя моему желанию, отправился на разведку в тыл врага.
В шатре весь пол был устелен войлоком, на котором лежали шесть огромных одеял из волчьих шкур. Каждое из них служило сиденьем для степняка самой угрожающей наружности.
35
Тугор –
Все – сыны грома. При оружии и в стальных панцирях, рядом с ними лежали зловещие кривые мечи со скошенными остриями и простыми черными рукоятками, без украшений.
Их лица и обнаженные до плеч руки покрыты ужасными шрамами, а застывшая навсегда гримаса жестокости внушала страх.
Говорил самый старший, судя по седой шевелюре:
– …не знаю причин, по которым нарушать степные законы допустимо. За пятьдесят лет походов, что я помню, в Кругу Шести сиживали люди и покруче нынешних. Вспомни хоть своего деда, Таргол! Он выезжал поохотиться, а мрассу прятались за Черный Июрз, боясь за свои стада и женщин…
– Да славится в веках его имя, – отозвался Таргол, молодой русоволосый степняк с перерубленным носом и золотым браслетом на правой руке.
– А теперь, – продолжил старый, – эти презренные дети шакалов не только кочуют по северу Дикого Поля, но и проливают кровь Таргутаев, исконных жителей этих мест. Их старший хан осмелился называть себя султаном, а незаконные полумужчины, которых зачали его конюхи, бродят по степи в компании русов. Я ненавижу даже следы копыт их коней. Но нападать ночью – позор. Я все сказал.
– Уважаемый Бырьэке замечательно объяснил нам правила степной войны, – нараспев протянул худощавый кубай с орлиным носом и пушистыми бровями, – но я не могу понять другого: если, к примеру, два уважаемых мужа из родов, славящихся по всей степи, договариваются об обмене, ну, скажем, белого кречета на табун кобылиц хороших кровей. Они перед отцом небом и людьми пожимают руки… И вдруг один из них через день отказывается и оставляет любимую птицу себе! Обязан ли второй отдать ему своих лошадей?
– Нет, ничего второй не должен! А имя нарушителя договора должно быть проклято, сам он изгнан из рода! – ответил Бырьэке.
– Ты сказал, и все слышали! – продолжил мохнобровый кривонос. – А что случится с тем, кого изгнали родичи, за нарушение закона?
– Его жизнь, скот и женщин может взять всякий, кому это по силам, – отозвался коренастый чернявый кубай с темными блестящими глазами, похожими на маслины. – К чему ты клонишь, Тегирим?
– Это я к тому, Казим, что нарушивший запрет вне закона. А значит, с ним можно поступить по праву сильного. То есть как вздумается. Аман просил прохода через наши земли – мы позволили. Он бежал на русов. А нам до них дела нет. Когда он возвращался на Карлук, дал овец и коров в уплату. А потом, без красного копья [36] , напал на наши стоянки, мы войско не успели собрать, пусть имя Амана и его сыновей проклянут и забудут. Перед нами его кровь – Азамат, младший султанчи, пусть ответит!
36
Если степняки собираются воевать, то посылают противнику красное копье.
Кубаи одобрительно загудели. Снова заговорил Бырьэке:
– Аман поступил
Молчавший до этого кубай, чуть моложе Бырьэке, грузный, с длинными рыжими волосами, проговорил:
– Послушайте, Шестеро! Бырьэке и я помним времена, когда даже Тегирим не мог ничего сказать здесь, а сейчас он отмерил сорок зим.
– Но-но, зачем вспоминать старое, – начал было Тегирим, но примолк, потому что сидевший рядом рыжий кубай, которого он прервал, молниеносным движением приставил к его шее свой меч. Говоривший продолжил как ни в чем не бывало, не отрывая оружие от сонной артерии Тегирима:
– Считалось, что молодые слишком горячи и не могут дать дельный совет. И уже в те времена никто не посылал друг другу красное копье, а все кочевья нападали тогда, когда враг этого не ждет. Сейчас хороший момент напасть на Аманово отродье, а мы теряем время за пустой болтовней. Все пастухи на стоянке, пусть кричат и пируют. А мы сделаем крюк вокруг лазутчиков-мрассу и двумя колоннами…
В этот момент в шатер ворвался человек причудливого вида: на голове его красовался череп какого-то хищного животного, перед лицом висели на шнурках маленькие сушеные головы каких-то зверьков и птиц. Одет он был в одежду из шкур медведя и волка, причем сшита она была подобно одеянию арлекина, только вместо ромбов штаны и рубаху покрывали серые и бурые овалы.
Никем, кроме шамана, это чудо природы быть, конечно, не могло. Не успел я об этом подумать, как колдун сразу доказал, что он не какой-нибудь шарлатан, а самый что ни на есть чародей. Он истошно завопил и указал рукой прямо на меня, кричал он что-то вроде: «Аз-ром», а может, «Рос-газ!» – не расслышал с перепугу.
Я не знал, что случится, но инстинктивно отлетел в сторону. И вовремя: шатер за тем местом, где я находился, вспыхнул синим газовым пламенем. Мне сразу же захотелось назад, в лагерь. Я рванулся было к телу, но не тут-то было, меня дернуло обратно, за шею, с такой силой, что я перекувырнулся в воздухе.
Горло сдавила невидимая удавка, а шаман упирался на земле в такой позе будто тянул за веревку. Я пытался просунуть пальцы под аркан, но не смог его нащупать. Тогда я напряг мышцы шеи и приказал тугору лететь к телу, несмотря ни на что. С трудом, но я начал набирать высоту. Когда начал вылетать из дыры, прожженной магией, меня снова рвануло вниз.
Оглянувшись, я увидел, что шаман висит над землей, а за ногу его держит Бырьэке и пытается схватить невидимый аркан. Но и у него ничего не вышло – магическая веревка не позволяла к себе прикасаться. Тогда старейшина кубаев стал отходить назад, удерживая по-прежнему шамана за ногу и затягивая меня в шатер. Следуя звериному инстинкту, я рванулся вверх, чем сделал себе еще больнее.
Страдание порождает ярость. Я резко развернулся и полетел назад. Бырьэке не смог удержаться на ногах и упал вместе с шаманом. Я сделал две петли вокруг шеи колдуна: удивленный чародей ухватился за горло и полетел вслед за мной.
Тегирим и Таргол прыгнули одновременно за шаманом, но помешали друг другу и не смогли его поймать. Я взмыл вверх, через дыру в потолке, колдун только ногами задергал. Теперь я взял уверенный курс на русский лагерь. Кубайский чародей, кувыркаясь, продел веревку под мышками, и она перестала его душить. Наверное, он мог и вовсе от нее избавиться, но мы набрали немалую высоту. Мне было не особо уютно, но я как-то притерпелся, тем более что тугору дышать не нужно и боль в очередной раз просто обман восприятия.