Рукопись Чейма
Шрифт:
Тем временем Герой с помощью детективов собирал горы информации о разных людях — кинозвездах, работниках телевидения, известных личностях и мелкой сошке. Но — ничего о шантажисте. Однажды другой преступник предложил продать ему информацию о шантажирующем его бандите и тем самым положить конец вымогательству. Наш Герой воспрял духом и в свою очередь стал давить на вымогателя, установив таким образом своеобразное равновесие на поприще шантажа. Так продолжалось до тех пор, пока робкий скромный парень, работающий на Героя, не возомнил о себе слишком много, решив, что тоже может
Хотите — верьте, хотите — нет, но обычно несдержанный Чейм ни разу меня не перебил. Даже когда я замолчал, он заговорил не сразу.
— Я могу… все объяснить, мистер Скотт, — сказал он наконец.
— Боюсь, вам придется это сделать. Но сначала я хотел бы рассказать вам еще кое о чем.
Чейм изменил тактику.
— Мистер Скотт, — строго, почти грозно произнес он, — вы обманули мое доверие. Все-таки сунули нос в мою собственность, прочитали содержимое кейса…
— Послушайте, и вы еще смеете говорить об обманутом доверии! Я же предупреждал, что совершать преступление ради вас не буду. И еще я вам сказал: «Берегитесь, если что-то от меня утаили». А поскольку Вик Пайн или Эдди Лэш уже открыли кейс, то и я полистал эти скандальные страницы и документы.
— Но… моя рукопись у вас? Вся целиком?
— Да, но…
— Я требую, чтобы вы привезли ее мне немедленно. Сейчас же!
— Перестаньте требовать. Опять разволнуетесь. Осталось совсем немного вам досказать. И это вас очень заинтересует. Подождите, я сейчас вернусь. Не кладите трубку.
Он что-то яростно выкрикнул.
Я положил трубку, пошел в кухню и налил себе еще виски с содовой. Мне казалось, я заслужил право на удовольствие.
Снова растянувшись на диване, с бокалом в одной руке и трубкой в другой, я продолжил разговор:
— Я не нарушил обещаний, данных вам. А если и нарушил, то вы сами виноваты. Я предупреждал, чтобы вы не врали. — Я отпил глоток виски. — А вы продолжали врать, признайтесь!
Чейм опять выкрикнул что-то злобное, но я продолжал:
— В вашей рукописи и сопровождающих ее документах слишком многое свидетельствует о неблагоразумных и даже преступных действиях. И с моей стороны было бы непростительно пренебречь долгом честного гражданина и не поставить в известность правоохранительные органы…
— Боже мой!
— В данном случае — лос-анджелесскую полицию. Эксперты внимательно изучили вашу автобиографию и пересняли некоторые страницы. Они также просмотрели «фактические материалы», как вы их, кажется, назвали. Не все они будут использованы, но некоторые пойдут в дело. Многое попадет в досье полицейского управления, например, данные о связи известного романтического героя, прославившегося своими ролями в кино и на телевидении, с несколькими крупными и мелкими мафиози.
Нельзя сказать, что Чейм на этот раз не прервал меня. Но было бы преувеличением утверждать, что он прерывал меня. Несколько раз я услышал в трубке: «Гх», «Акх», «Ккх».
— С
— Будьте прокляты, Скотт. Я вас уничтожу. Гореть вам в аду! Немедленно привезите рукопись, слышите?
— Слышу ли я? Да вас, черт возьми, главный врач слышит.
— Немедленно приезжайте в «Уэстон-Мейси»!
— Но сперва я должен обсудить с вами еще одну вещь. Речь идет о размере моего гонорара. Насколько я помню, вы сказали, что я могу рассчитывать на все, чем вы располагаете.
— Я и сдержу свое слово, будьте вы прокляты! Но в пределах разумного. Не пытайтесь меня ободрать.
— Ни в коем случае! Но если бы я получил в качестве оплаты своих трудов ваше жизнеописание и сжег бы его в искусственном камине моей уютной квартирки, я был бы полностью удовлетворен.
Разумеется, я бы этого не сделал. По крайней мере, без разрешения Гидеона Чейма.
В трубке послышался страшный шум, настоящая какофония звуков.
Я собирался сказать мистеру Чейму, что пошутил и привезу его проклятую рукопись. Только сначала посплю часиков двенадцать. Но докричаться до него я не смог. Шум в трубке продолжался.
Вначале мне показалось, что Гидеон Чейм пытается что-то сказать. Потом снова раздались эти: «Гх», «Акх», «Ккх» — и наконец последовал такой поток междометий, что я не в силах его описать.
Я услышал грохот, тяжелый глухой удар и что-то вроде бульканья. Чейм, наверное, уронил телефон. Послышались шаги, скрип ботинок, сначала тихий, потом громкий и снова тихий. Наверное, рядом с трубкой кто-то ходил.
— Алло! — крикнул я. — Алло! Гидеон? Послушайте, старина…
Кто-то поднял трубку. Мне ответил женский голос. Наверное, это была медсестра.
— Алло! — сказала она.
— Алло! Что происходит? Куда делся мистер Чейм?
— Он… О! Он… О господи! — Голос был крайне взволнован. «Видно, новенькая», — подумал я. — Он упал и… умер.
— Что! Вы шутите!
Она спросила, кто звонит. Вопрос прозвучал нелепо. Ведь было очевидно, что обитатель этой палаты больше не ответит.
Я положил трубку. Сел. Задумался.
Заметил, что в комнате стало прохладно. В Южной Калифорнии на рассвете, перед восходом солнца, поднимается легкий ветерок и наступает приятная прохлада.
Это потому, что вы не читали и не прочтете «Я», автобиографию Гидеона Чейма.
Глава 19
С третьим бокалом виски в руке я высунулся из окна и вдохнул утренний смог, наполнив легкие бензином, керосином, радиоактивными осадками, стронцием-90, ДДТ, опьяняющим чадом дизельного топлива и другими ароматами просыпающегося города.
Говорят, глубокое дыхание полезно, но я как-то не почувствовал себя лучше. Отчего бы? Депрессия? Но это не похоже на меня. Может быть, подействовал восход солнца? На горизонте показался край светила. Но я видел также маслянисто-серые клубы, проблески зловеще-красного, мертвенные оттенки зеленовато-синего и желто-зеленые тона, напоминающие о желчи. И это картина кисти природы? Пожалуй, ей следует избрать другое хобби.