Рукопись Чейма
Шрифт:
Вот, наверное, в чем дело: в этом угрюмом восходе. А может, в том, что столько людей недавно отдали концы. Всего за несколько последних часов. И за несколько последних минут. Не только здесь, в Лос-Анджелесе и Голливуде, но и повсюду. В разных уголках Земли. Люди умирают как мухи. Грустно было об этом думать.
Вообще размышлять о смерти — невеселое дело. Обычно я все-таки думаю о живых.
Возможно, нехарактерное для меня чувство депрессии, опустошенности объяснялось еще и тем, что я, как оказалось, выкладывался, расследуя это дело,
От скончавшегося Чейма я не мог уже получить ничего. Но на Глэдис Джелликоу, хотя оно и не требовало всех двадцати четырех часов, у меня все же ушло два календарных дня, и я почти непрерывно был занят, за исключением тех двадцати минут, что мне удалось поспать. Так что я предъявил ей счет на двести долларов. Ей это показалось жестоким, о чем она мне и сообщила по телефону. Я разозлился и сказал, что, если ей кажется это дорого, она может пустить по ветру эти доллары, бумажку за бумажкой.
Итак, от Чейма никаких миллионов. От дорогой Глэдис, может, двести долларов, а может, — ни шиша.
Но кто говорит, что счастье в деньгах? Только не я. Конечно, деньги играют в жизни важную роль. Но черт с ними! Была и другая сторона в этом деле, более существенная: оно закончилось для меня счастливо.
В меня стреляли, но ни разу не попали. Я участвовал всего в одной рукопашной схватке, да и то вышел победителем.
Но самым замечательным событием, благодаря которому все мне казалось пустяком, было знакомство с Сильвией Ардент и Зиной Табур.
Не так часто мужчине выпадает такая удача в жизни — познакомиться и, скажем так, узнать даже одну такую женщину, как Зина Табур или Сильвия Ардент. Мне казалось, счастье мое безмерно.
Отнять это счастье у меня никто не мог — кроме меня самого. И исполнившись мазохистскими настроениями, я мысленно простился с этими красавицами навсегда. На миг я ощутил боль потери. Но только на миг.
Ведь у меня останутся воспоминания. Чудесные воспоминания. Моя память навсегда сохранит прекрасные мгновения, которые из двадцати четырех часов непрерывной деятельности, разговоров и прочего были самыми яркими минутами. Эти картины всегда будут стоять перед моим взором.
Я все еще стоял у окна, глядя на небеса, окрашенные в багряные, красные и желтые тона. Казалось, они были больны и вот-вот испустят последний хриплый вздох.
Позади зазвонил телефон.
Кто мог звонить в такой час? Еще одна Глэдис? Это было бы уже слишком. Я сразу понял, что меня ждет, стоило мне взглянуть на ее лицо и удавоподобную фигуру… Нет, вряд ли это какая-нибудь Глэдис. Таких, как она, найдется немного.
Я знал, кто мне не мог позвонить: Эдди Лэш, Рыкун Макги, Маккиффер, Виктор Пайн. Все они мертвы. А также Гидеон Чейм и Уилфред Джефферсон Джелликоу. Не могли позвонить Кларенс Ладлоу, Уоррен Барр, хозяин бара и некоторые другие, кто оказался за решеткой. Сколько людей угодило в тюрьму или в могилу! Похоже, все, кого бы я ни коснулся, превращались в хладные трупы. Но оказалось, не все.
Я
— Да! — рявкнул я. — Что за…
— Зелл?
— Гм?
— Зелл, это ты?
— Привет… Зина? Да, это Шелл. Что… что ты хочешь?
— Тебя, Зелл. — Голос был немного странный не похожий на Зинин, но с ее звонким «з».
— Меня? — настороженно спросил я.
— Тебя.
— Зачем?
— Зкажу, когда приедешь зюда.
— Приеду? Да я только что уехал… навсегда… я полагаю. Зина?
— Да?
— У тебя какой-то чудной голос. Непохожий.
— Прозто потому, что это Зильвия.
Я окаменел:
— Зиль… Сильвия? Какая Сильвия?
— Сильвия Ардент.
Я услышал ее веселый смех:
— Зелл?
— Сильвия?
— Нет, это Зина. Хочешь поговорить з Зильвией?
— Послушай, у меня нет настроения для… для… Что это все значит?
— Ну… ты значала разбудил Зильвию, потом разбудил меня. И теперь мы обе зовзем уже прознулизь.
— Это я, кажется, уже понял. Но Сильвия была на «Индейском ранчо», когда я ее разбудил. Как же оказалось…
— Она мне звонила, но у меня были заткнуты уши, и я не злышала. А когда ты разбудил меня, я позвонила ей. Мы обо взем поговорили, и она приехала зюда.
— О чем это обо всем вы поговорили? — Она не ответила, и я тупо переспросил: — Приехала туда, да?
Я услышал приглушенный голос Зины, как будто она повернула голову в сторону: «Зильвия, он хочет знать, ты и правда здезь? Как его убедить?» И тут они обе стали кричать и болтать одновременно:
— Зелл, Шелл, мы обе здесь, Зина и я.
— Разве ты не убедилзя? Ты злышишь? Зильвия говорит вмезте зо мной?
— Да. И что же? — Я немного подумал. — Ага, понятно, — продолжал я. — Я разбудил Сильвию, потом тебя. И вы, хитрюги, встретились и решили мне отомстить. Тоже разбудить меня. Но я, ха-ха, даже еще не ложился.
Наверное, они слушали обе, приложив два прелестных ушка к трубке, потому что сначала заговорила одна, потом другая:
— Шелл, мы и правда решили тебе отомстить. По-своему. Ты ужасный тип, знаешь? Ты…
— …зекзуальный маньяк, Зелл. Вот ты кто…
— …бабник, развратник…
— …тебе должно быть зтыдно…
— Мы провели голосование, Шелл. И решили…
— Голосование? — ухитрился я вставить слово. — На какой предмет?
— Стоит ли Зине и мне тебя простить…
— Значала мы решили, что не зтоит, но потом выпили джина з тоником, позмотрели на возход золнца…
— Джина с тоником? — удалось переспросить мне. Поверьте, это нелегко, когда говоришь сразу с двумя обольстительницами. Особенно если они навеселе… слегка с приветом… такие очаровательные, стройные, пылкие…
Я отвлекся, а диалог в трубке продолжался:
— В первом голозовании ты проиграл. Два голоза были против.
— Потом мы проголосовали еще раз. Один — за, один — против. А последний раз — два голоса против.
— Только наоборот, не так, как первый раз. Ты выиграл выборы, Зелл.