Рукопожатия границ(Сборник рассказов)

Цыбульский Евгений

Кромка неподвижного льда уходила все дальше и дальше за горизонт, а навстречу ей двигался лед с противоположного, чужого берега. В декабре обе кромки встретились и слились. Образовалось единое ледяное поле.

От мальчишек хлопот на заставе прибавилось. Днем их мелькающие фигурки, появлявшиеся то тут, то там, отвлекали внимание пограничников. И только к вечеру, когда солнце, багровея и дымясь, погружалось в лед за горизонтом, мальчишки брели домой с раскрытыми от усталости ртами.

Как ни предупреждали пограничники жителей, чтоб

следили за своими детьми, ЧП все-таки произошло.

Однажды ночью председатель сельсовета позвонил на заставу и сообщил, что пропал мальчик. Он катался на льду со всеми ребятами, но домой не вернулся, и никак не выяснить, кто и когда его видел в последний раз.

Пограничники, растянувшись длинной цепью, вышли на поиски пропавшего. Идти на лыжах по гладкому, незаснеженному льду было очень трудно, а без лыж становилось еще труднее. В темноте было далеко слышно, как, поскользнувшись, с треском и грохотом валился на лед то один, то другой солдат.

Идя в общей цепи, ефрейтор Костя Хлопотов ворчал, что зря его высмеяли товарищи за предложение выдать коньки вместо лыж. Несколько пар коньков имелось в каптерке у старшины, но то был спортивный инвентарь.

Недавно, собираясь в наряд, Костя попросил старшину дать коньки. Тот долго шевелил бровями и не мог понять, что от него хочет ефрейтор, а поняв, возмутился:

— Это еще что за дурационализаторское предложение? Тоже мне Лидия Скобликова.

Но тут же пожалел о сказанном. Ему, старшине, бывалому служаке, непростительно допускать такие промахи. Можно отругать подчиненного самыми строгими и даже злыми словами, это со временем и простится, и забудется, но нельзя давать солдату прозвище или повод для прозвища. Это унижает, оскорбляет человека.

Чувствуя, что положение надо как-то исправить, старшина вошел в помещение, где одевался Хлопотов. Смех сразу стих. Старшина пошел вдоль коек, мимо застывших неподвижно солдат, бросая налево и направо замечания: «Заправочка… койка… ремень… сапоги… пуговица… подворотничок». Потом остановился перед Хлопотовым. Тот только что надел тужурку.

— Вот что, товарищ ефрейтор, — громко сказал старшина, с трудом подбирая слова, — ваша просьба была настолько ошарашивающей… неожиданной и… нелепой, что я ответил вам слишком грубо и прошу простить это…

Хлопотов растерянно смотрел на старшину, потом одернул куртку и пролепетал что-то невнятное.

— Вот так-то… — пробурчал старшина и вышел.

В коридоре он остановился и понял, что уже ничем свою ошибку не исправить. Донесся насмешливый голос рядового Молчанова:

— Ну, Лидочка, собирайся. В нарядик пора. На ледок. На ледок.

Так по оплошности старшины ефрейтор Константин Хлопотов приобрел второе имя: Лидочка.

И сейчас, идя по льду на левом фланге цепи (на правом шел лейтенант Закруткин), старшина слышал, как перекликались солдаты и не раз доносилось:

— Лидочка опять. Грому — что граната взорвалась.

Старшина нервничал, собираясь, как

только вернутся на заставу, вывести перед строем всех, кто называет Хлопотова Лидочкой, и как следует их отчитать или даже объявить взыскание. Он знал по голосу каждого. Но потом представил себе строй замерших по команде «Смирно» солдат, их невозмутимые лица и насмешливый вопрос в глазах: «А кто первый дал прозвище Косте Хлопотову?»

Лед был действительно неимоверно гладок. Лыжи старшины расползлись, он ими захлопал, как селезень крыльями, острие палки со свистом скользнуло в сторону, и старшина растянулся на льду, оглушенный треском лыж, палок и лязгом снаряжения.

Поднимаясь, он услышал:

— Опять Лидочка?

И ответ, спокойный такой ответ:

— Нет, это уже сам старшина.

Внезапно вспотев, старшина пошел осторожнее, широко расставляя ноги, и ему очень захотелось, чтобы пропавшего мальчишку нашел бы не кто иной, как Лидочка… Тьфу ты, ефрейтор Хлопотов.

И только он об этом подумал, как вдруг увидел возле снежного заноса в виде огромной камбалы маленькую скрюченную фигурку.

Старшина быстро скинул лыжи, подбежал и присел над мальчишкой. Тот лежал, свернувшись калачиком, на боку, чуть не касаясь подбородком колен. Старшина поднял голову и зычно закричал:

— Наше-о-ол!

Он поднял мальчишку, стал трясти, вытащил нож, поднес лезвие к стиснутому побелевшему рту, стараясь увидеть следы дыхания на полированной стали. Мальчишка еще дышал. Старшина содрал с него варежки, стал растирать ладонями холодные, как сосульки, пальцы. Распорол ножом обледеневшие шнурки ботинок, снял — в темноте тускло блеснула, словно неживая, пятка в проношенном носке.

А кругом, хлопая лыжами и звеня оружием, столпились товарищи, и кто-то предложил сделать из лыж сани.

— Отставить, — сказал старшина. Выпрямился, снял ремень и протянул Молчанову: — Подержи.

Распахнул куртку, аккуратно расстегнул все пуговицы на вороте рубахе и деловито разорвал рубаху до пояса, затем так же поступил и с нижней рубашкой.

Распахнул на мальчишке пальто, поднял безжизненное тело и прохрипел:

— Помогите засунуть под рубаху, а ноги глубже в штаны… — И передернулся, крякнув: — Ух ты, что ледышки.

Когда голова мальчишки легла на плечо старшины, он, запахнув полы куртки и обнимая обеими руками мальчишку, попросил чуть потуже затянуть брючный ремень и надеть ему лыжи.

Ему, как лошади, подняли одну ногу, другую, застегнули крепления.

Старшина тронулся в обратный путь, думая только об одном: как бы не упасть. За спиной он услышал голос Хлопотова:

— Товарищ старшина, еще шире ноги расставьте.

И как только старшина это сделал, между его лыжами появились лыжи Хлопотова. Дыша в затылок старшине, он сказал:

— А ну, по одному справа и слева беритесь!

Подталкиваемый в спину и плечи тремя товарищами, старшина пошел быстрее. А Хлопотов опять крикнул: