Рукопожатия границ(Сборник рассказов)
Шрифт:
— Снимай ремни, бери на буксир!
Хлопали по льду лыжи, пронзительно визжали палки, тяжело дышали и кряхтели люди. Покачиваясь из стороны в сторону, катился на лыжах старшина, держа ношу обеими руками. Потом он приказал:
— Кто порезвей — на берег за врачом!
От группы отделились две тени и, отчаянно работая палками, понеслись к берегу.
— Эх, коньки бы! — дохнул в ухо старшины Хлопотов.
Старшина что-то неопределенно промычал.
На берегу сверкнули фары автомобиля и замерли неподвижно, освещая заиндевелые верхушки кустов. Потом они начали мигать,
— Жив ли, скажите… жив ли?!
У берега старшина отдал мальчишку людям в белых халатах, сказал: «Ну вот…», застегнул воротник рубахи на все пуговицы.
Когда лед стал еще толще, на него вышли люди постарше мальчишек, и, как заметил лейтенант Закруткин, начались «челночные пиратские операции». То с одного, то с другого мыса с пулеметным треском летел по льду ярко-красный мотоцикл «Ява». Спустя некоторое время он возвращался обратно с добычей. «Добыча» обычно сидела за водителем, обхватив его руками и пряча за его спиной красное от ветра лицо с горящими глазами.
Выпадал снег, но мороз не ослабевал, а ветру ничего не стоило подмести лед, как паркет.
Однажды, урча и взвизгивая тормозами, сполз с берега на лед желтый, как вылупившийся цыпленок, «Москвич» бригадира животноводов Натальи Ивановны. Он протянул на льду от мыса до мыса следы своих шин — прямые, словно по линейке.
Вскоре за «Москвичом» рискнула выйти на лед полуторка, затем трехтонка. Начальник заставы приказал вынести контрольные лыжни на несколько километров в море. Служебные тропы пограничников от этого увеличились вдвое, а личного состава на заставе не прибавилось. Солдаты ворчали, старшина хмуро объяснял:
— Дорога по берегу — ухаб на ухабе. Ее часто заносит. Да и крюк порядочный. А тут, напрямик, чуть ли не вдвое короче, а по времени — в четыре раза.
В марте на лед вышли рыболовецкие бригады. Скользя подковами по льду, лошади тащили сани с сетями. Вонзались в лед пешни, голубоватые сверкающие куски со звоном катились в стороны. По льду протянулись линией большие квадратные проруби. Самый сильный и опытный рыбак брал в руки длинный, связанный из двух жердин шест с прикрепленной к одному концу крепкой бечевой. Другой рыбак становился у соседней проруби с деревянной рогатиной наготове.
Нужно было метнуть в воду шест, чтобы его могли поймать в соседней проруби и пустить дальше, до следующей, и так до последней проруби. Затем бечевой протягивали подо льдом крепкую веревку, а за ней в темную воду уходила сеть.
И пока рыбаки работали на льду, в каждом селе обязательно топилась хотя бы одна баня, на случай если кто-нибудь угодит в воду.
Как-то, не попав со всеми в баню из-за наряда, Хлопотов и Молчанов отправились в село попариться. Они уже заканчивали мыться, когда в клубах морозного тумана в предбанник ввалилась группа рыбаков, сплошь заиндевевших. Они содрали с товарища одежду, лед на ней трещал и со звоном разбивался об пол. Снятый полушубок некоторое время стоял в углу, как калека, с изумленно растопыренными рукавами. Ватные штаны прислонили к стене, и они упали на пол с деревянным стуком.
— А ну, служба, помогите, у вас веники распаренные!
Костя забрался на полок и присел от невыносимого жара, показалось, что уши начали коробиться, как береста на огне. Костя взмахнул рукой и чуть не выронил веник: кисть словно обдали кипятком.
Сзади раздался голос:
— Погоди. На-ка. Наденьте.
Костя и Семен натянули шапки и рукавицы. Теперь руки и уши не жгло.
До потемнения в глазах хлестали они веником по неподвижно лежащему телу. Оно блестело, покрываясь потом: человек дышал все чаще и чаще, тело его стало розовым, потом красным. Человек охал и молил:
— Ох, ребята, еще… еще… еще…
Костю хлопнули по голой спине холодной ладонью:
— Давай сменим, парень.
Костя содрал с головы мокрую шапку, снял рукавицы, выбрался в предбанник и сел на лавку. Ему очень хотелось громко стонать и ухать, как стонет упарившийся всласть человек.
Полушубок рыбака оттаял и лежал на полу ничком, раскинув мокрые рукава.
Опять распахнулась дверь, в морозных клубах появился человек с кружкой в руке. От нее валил пар. Дверь парилки открылась, красная жилистая рука в рукавице схватила кружку, и дверь захлопнулась.
Растирая ладонью лицо, рыбак сказал:
— Отойдет. А шест он здорово шуганул, чуть нс прозевали в соседней проруби, зато и сам сыграл вниз головой, еле успели схватить за ногу — так из валенка вывалился, только за пятку и удержали…
В середине марта повалил густой снег, и ветер не мог с ним совладать. Сплошной снегопад длился почти две недели. После снегопада наступила оттепель.
За ночь ничуть не подморозило. Снег был рыхлый и мокрый, он облепил лыжи, и они превратились в бревна. Тащить на ногах такую тяжесть было мукой.
Хлопотов и Молчанов часто останавливались, снимали лыжи и тотчас погружались в снег по пояс. Очищали лыжи, становились на них и через несколько минут снова превращались в колодников.
Молчанов даже со злобой пропел: «Колодников звонкие цепи сметают дорожную пыль».
Хлопотов одернул:
— Ты что, забыл, где находишься?
— Что ты, Лидоч… — Молчанов осекся и исправился: — Мы несем службу, товарищ ефрейтор, на самом краю родной земли.
В темноте было видно, как блестело его мокрое от пота лицо. Переведя дыхание, Хлопотов ответил:
— И не так. Совсем наоборот. Не у края земли, а у самого начала ее. Разница.
Так целый час шли по мокрому снегу два пограничника. Куртки их были распахнуты, воротники рубах расстегнуты, струйки пота щекотали грудь и спину. Мокрые тучи, казалось, спустились так низко, что задевали головы. Дышать было нечем.
— А может, снять к чертям эти лыжи? — предложил Молчанов, остановившись. — Воткнем в снег. На обратном пути возьмем. — Молчанов посмотрел в сторону берега, где на горизонте переливались огоньки села, и тоскливо вздохнул.