Рукопожатия границ(Сборник рассказов)
Шрифт:
Облака медленно поднимались, постепенно обнажая склоны окрестных гор, гордые утесы, снежные вершины, о существовании которых я до сих пор только догадывался. Но я не замечал их, не чувствовал их красоты. Только тогда я понял, что меня что-то связывало с этим человеком. Я привык к нему, как человек привыкает к ржаному хлебу, и мне было тяжело подумать, что я его больше никогда не увижу…
И вот тогда-то случилось невероятное.
Я медленно передвигался на лыжах, погруженный в раздумья, как вдруг до меня долетели возбужденные
Я быстро подъехал к ним. Космач стоял остолбеневший с биноклем в руке. Я никогда не видел такого остолбенения в глазах человека. Я вырвал у него бинокль и приложил к глазам.
Вдали на белом снегу я увидел какую-то бесформенную глыбу. Медведь не медведь. Вдруг рука моя задрожала. Я весь покрылся потом.
— Не может быть, — выдавил я из себя.
В бинокле виднелась сгорбленная фигура Митренги. Я протер глаза, на которых от напряжения выступили слезы, и повернулся к Космачу. Но его не было. Вместе с другими пограничниками он быстро мчался вниз. Взволнованный, я последовал за ними.
Фигура человека росла на глазах. Да, уже не могло быть сомнения: это — Митренга! Пограничники что-то кричали ему, но он не реагировал. Казалось, он ничего не слышит и не видит. Он шел по-прежнему сгорбленный, согнувшийся от тяжести. Что же такое он нес на себе? Я вытаращил глаза. Черт возьми! Да он тащит на спине человека. Сделав шаг, он останавливался, отдыхал и снова шел. А длинные ноги человека волочились беспомощно по снегу.
Мы подъехали к Митренге, преградили ему дорогу. Он посмотрел на нас бессмысленным взглядом, хотел сделать еще шаг и вдруг повалился на снег, как бревно.
Это было настолько неожиданно, настолько выходило за рамки наших самых смелых предположений, что я некоторое время стоял как вкопанный. Митренга был жив. Мало того, он поймал Белого лыжника.
Мои нервы были, вероятно, не в порядке, ибо я разразился смехом. Да-да. Я начал смеяться как сумасшедший.
Я пришел в себя только тогда, когда Космач взял меня под мышки и начал трясти.
Я присел на корточки и дрожащими руками попытался исполнить свой долг врача. Мне действительно трудно было разобраться, что произошло между ними. Разорванная, в нескольких местах прожженная одежда, ушибы и ссадины. Не было ни времени, ни условий, чтобы внимательно осмотреть обоих. Я оказал им первую помощь, сделал укол глюкозы и кофеина, распорядился растереть снегом и погрузить на «сани» из лыж.
Космача, разумеется, больше интересовал Белый лыжник, чем Митренга.
По выражению его лица я понял, что он несколько огорчен, что Белого лыжника поймали не его люди.
Едва лишь Митренга открыл глаза, Космач сразу же попытался кое-что выяснить у него, но я решительно воспротивился.
— Пока вам придется довольствоваться тем, что Белый лыжник находится в ваших руках.
Хмуро взглянув на меня, Космач приступил к обыску Белого лыжника. Однако ничего не нашел. Митренга, который наблюдал за этой сценой, кивнул мне.
— Все
Ослабевшей рукой он медленно вытащил из-за пазухи документы, какие-то бумаги, свернутые в виде трубочек, и два пистолета. Как выяснилось позднее, эти бумаги Митренга вынул из металлических лыжных палок Белого лыжника. Это были фотокопии патента «А.Т.663».
На погранзаставе я подверг обоих больных тщательному врачебному осмотру. Белый лыжник был крепко сложенным мужчиной в возрасте около тридцати лет.
Я обнаружил у него серьезную травму коленного сустава и странные ожоги второй и третьей степени в области запястьев обеих рук. Этот человек находился в состоянии полного психического расстройства.
У Митренга была поверхностная рана в верхней части грудной клетки. Оба были до предела истощены, на их телах виднелись следы множества мелких ушибов и ссадин. Верхний слой кожи на руках и лицах был во многих местах содран.
Все говорило о драматической погоне и схватке, которая произошла между Митренгой и Белым лыжником. Поэтому мы с нетерпением ожидали выяснения обстоятельств, при которых был пойман нарушитель.
Но нас ожидало разочарование. Ни Белый лыжник, ни Митренга не проронили ни слова. Если молчание нарушителя можно было объяснить, то молчание Митренги было для нас совершенно непонятным. Не помогли даже настойчивые расспросы.
«Поймал», «привел» — было все, что нам удалось от него добиться.
— Черт возьми, — рассердился Космач. — Ведь он же вас пырнул ножом.
— Ножом? Где?
— Вот здесь!
— A-а, действительно пырнул. — Митренга, сделав удивленный вид, взглянул на повязку на груди.
— Каким образом? Когда? Да расскажите же, черт возьми!
— Какое это имеет значение? Поймал. Ну и все.
Наступило молчание. Космач возмущенно пыхтел.
— Он же стрелял в вас. У вас прострелен свитер с левой стороны, а в обойме пистолета Белого лыжника не хватает четырех пуль.
Космач старался ошеломить Митренгу фактами.
— Может быть, и стрелял, — пробормотал Митренга.
— Ну так как же все это произошло, черт возьми?
Митренга молчал.
— А откуда ожоги у нарушителя?
— Ожоги? Где?
— Вот здесь, на руках.
— Вероятно, он где-нибудь обжегся.
— Что вы строите из себя дурака! — кричал выведенный из равновесия Космач.
Но это приводило лишь к тому, что Митренга обижался и демонстративно поворачивался на другой бок.
Космач выбегал из комнаты, однако через несколько минут возвращался обратно и начинал все сначала.
— Я должен писать рапорт, — доказывал он. — Не будьте ребенком, расскажите, как все произошло. В вашем пистолете полная обойма. Вы что же, не применяли оружия?
— Нет.
— Так как же вы его поймали?
И на этот раз ответа не последовало — и весь разговор повторялся сначала. Когда же допрос затягивался, Митренга начинал слегка стонать, кашлять, жаловаться на боли в боку и, в конце концов, желая избавиться от нас, поворачивался лицом к стене.