Рукопожатия границ(Сборник рассказов)
Шрифт:
— Ну отдай же юбки! — всхлипывала она.
Видя, однако, что Булгэре неумолим, Ануца уже с лукавством стала упрашивать его:
— Ну, Иоане… Отдай хоть мою, я тебе подарю платочек!
— Пожалуйста, — сказал Булгэре, и глаза его заблестели. Однако он не нагнулся и вынудил таким образом девушку еще раз подняться, чтобы взять юбку из его рук.
— А теперь дай мне одеться, — попросила Ануца.
— Я должен тебя охранять, — продолжал шутить Булгэре, — чтобы тебя не утащили немцы с того берега.
— Можешь охранять из кустов, — ответила она шаловливо и снисходительно…
Теперь Ануца всхлипывала и глухо вздыхала, а Булгэре Ион на пограничной
Между тем солнце поднялось уже высоко, и Дунай сверкал в его лучах. Немецкие мониторы молча наблюдали за боем, развернувшимся на берегу. Напротив острова на волнах качались разбитые нами лодки. Другие лодки немцы вытащили на прибрежный песок.
— Что с Булгэре? — спросил меня младший лейтенант снизу.
— Там его нет… Я его не вижу.
Еще раз осмотрев в бинокль окоп, в котором остался Ион Булгэре, я ничего там не заметил: ни Иона, ни пулемета… «Наверное, его схватили гитлеровцы», — подумал я. Однако, внимательно присмотревшись, я понял, что немцы еще не захватили заставу. Их кольцо замкнулось вокруг заставы на расстоянии около ста шагов. Вот фашисты поднялись и бросились в атаку. Но через несколько шагов их цепи снова распластались по земле. Пулемет Иона Булгэре бешено застрочил из дверей здания.
— Он жив, господин младший лейтенант, — закричал я, а девушка снова разрыдалась. — Он отошел в здание заставы.
Тогда Соаре скомандовал «Огонь!», и все пограничники дали залп — пусть Ион знает, что мы не забыли о нем. Гитлеровцы, залегшие напротив нас, выпустили несколько пулеметных очередей, так что мы не смогли разобрать, ответил ли нам Ион. Но мы видели, как он смёл еще одну серую цепь гитлеровцев, окруживших заставу.
Булгэре экономил патроны и стрелял, только когда гитлеровцы поднимались с земли. Немцы поняли его хитрость и теперь вставали в атаку не все одновременно, а небольшими группами, по семь-восемь человек. Они хотели заставить Иона стрелять как можно чаще, чтобы у него скорее кончились патроны.
Ион делал теперь по одному меткому выстрелу, каждый раз на землю падал кто-нибудь из фашистов. Я понял, что Булгэре расходовал последнюю ленту, и содрогнулся, представив его без единого патрона перед лицом гитлеровцев. На память пришли его слова: «…Расскажешь девушкам из твоего села, как я один сдерживал немцев!» Что я им скажу? Ануца была рядом со мной и сама все хорошо видела.
Ион Булгэре расходовал патрон за патроном. Но вот пулемет его замолчал.
Серые цепи гитлеровцев со всех сторон направились к маленькому зданию нашей заставы. Немцы подходили все ближе и ближе — неуверенно и с опаской: так зверь приближается к желанной добыче, которой боится. Но вот цепи фашистов смешались, и они кучей бросились к зданию. Когда до входа оставалось буквально пять-шесть шагов, в дверях показался Булгэре. Свой пулемет он держал за ствол. Размахивая пулеметом, Ион в одно мгновение уложил нескольких гитлеровцев. Больше я его не видел. Немцы набросились на него как саранча… Ануца издала душераздирающий вопль и, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд…
— Ну что там? — вывел меня из оцепенения голос младшего лейтенанта.
Соаре поднимался наверх. В горле у меня стоял комок, глаза застилали слезы. Младший лейтенант сразу все понял. Он вырвал у меня бинокль и стал смотреть в сторону заставы. Потом Соаре поднес дрожащую руку к глазам.
Во всей пограничной зоне вдруг наступила тишина, тяжелая, напряженная тишина, нарушаемая лишь прерывистыми рыданиями Ануцы.
Заняв полуразрушенное здание заставы, гитлеровцы все свои силы бросили
Соаре остался на чердаке, приказав принести ему пулемет. Нахмуренный и молчаливый, младший лейтенант залег за пулеметом. Меня он оставил с собой. И так же, как раньше для Иона Булгэре, теперь я готовил ленты для Соаре. Младший лейтенант стрелял сосредоточенно и хладнокровно: терпеливо ждал, когда цепи гитлеровцев поднимутся, и, прищурившись, начинал косить их с края на край, пока тени фашистов снова не прижимались к земле.
Во второй половине дня к нам на помощь прибыли подкрепления из 94-го пехотного полка. Их командир и Соаре решили атаковать гитлеровцев вечером, когда огонь немецкой артиллерии с мониторов не может быть эффективным. Мы хотели обойти издалека и окружить гитлеровцев, засевших вокруг заставы. Но немцы тоже прикинули, что им опасно оставаться на ночь в поле, и пошли в атаку. Мы развернулись в цепь и под прикрытием плотной завесы огня с криками «ура» бросились на фашистов. Через час немцы сгрудились на лодках. Наши пулеметы нещадно косили гитлеровцев. То один, то другой из них находил себе смерть в волнах Дуная.
Я вышел из цепи и побежал впереди всех к заставе. Булгэре я нашел около двери. Его труп был растерзан и обезображен, глаза выколоты. Перед таким зверством я содрогнулся. Сердце мое будто окаменело от горя и ненависти. Я мысленно поклялся отомстить за Иона. Придя в себя, здесь же, в восьми — десяти шагах перед зданием заставы, на том месте, где мы обычно заряжали с Ионом Булгэре оружие, отправляясь в наряд на границу, я начал копать могилу…
Преследуемые огнем пулеметов и орудий пехотинцев из 94-го полка, гитлеровские суда поспешно двинулись вверх по Дунаю. Пограничники во главе с Соаре, жители села и Ануца, придя на пограничную заставу, так и замерли, увидев труп Булгэре. С тяжелыми думами мы похоронили Иона. На могилу его положили каску и дали несколько залпов в воздух в знак признательности и прощания. Теперь и Ануца уже не плакала…
Ныне пограничная застава носит имя Иона Булгэре. На его могиле — всегда цветы. Ветер с Дуная шепчется в листьях и сливается с мягким всплеском волн. Вода и земля, тополя и цветы, спокойное дуновение ветра — все слагается в песню о герое, и эту песню, конечно, лучше всех понимают пограничники…
Эдмунд Низюрский
ЧУВСТВО НЕНАВИСТИ
— Меня мучает, что я не сумел до сих пор установить необходимых контактов, — признался с грустью магистр. — Я думал, что где-где, а у пограничников я соберу богатейший материал к моей диссертации о возвышенных рефлексах.
— Простите, о чем?
— О возвышенных рефлексах… Ну, скажем, о геройстве… Однако я начинаю сомневаться, правильно ли я выбрал место для своей научной работы. Вчера, например, поручик К. заявил мне, что работа пограничников строится не на возвышенных рефлексах, а на выполнении повседневных обязанностей! — На лице магистра появилось неподдельное отчаяние.