Рукопожатия границ(Сборник рассказов)
Шрифт:
— Сердечно благодарю, товарищ капитан, — едва смог от волнения произнести солдат, и глаза его стали влажными.
С того дня мы с Ваклином стали неразлучными друзьями. Я любил и других солдат, все мне были дороги. Разве можно на заставе не любить своих людей?.. Но к Ваклину я испытывал особую любовь. Мне хотелось растопить сердце сироты. Я стал ему и товарищем, и командиром, и отцом. И вскоре он почувствовал себя на заставе, как в родном доме.
Как-то раз потребовалось направить из отряда одного пограничника учиться на проводника розыскной собаки. Вот, сказал я себе, возможность задержать Ваклина на заставе сверх срока службы. Позвал его и сообщил о своем намерении. Ваклин аж покраснел
— Значит, товарищ капитан, мы с вами теперь больше не расстанемся?
— Нет, Ваклин, — сказал я ему, — будем всегда служить и жить вместе!
Все, кто был свободен от нарядов, пошли провожать его до самого Црынча. А когда через год мне сообщили, что он возвращается, то не только все мы, но и крестьяне из села вышли его встречать. Любили его крестьяне не меньше, чем мы. Ведь именно он был инициатором постройки новой дороги от реки к селу! И Ваклин прибыл таким же, каким мы его знали раньше. Новым было только то, что теперь он носил на плечах сержантские погоны и походка его была четкой и прямой. Лицо сильно загорело, и большие черные глаза смотрели очень спокойно и уверенно. Бойцы особенно радовались молодому псу по кличке Вихрь, которого привел с собой Ваклин. С худым и жилистым телом, с гладкой серой шерстью и острой мордой, которую украшали острые белые зубы, пес легко шагал за подтянутым сержантом, и в его строгом взгляде была заметна гордость. Он холодно отнесся к ласкам бойцов. Если кто-нибудь пытался его погладить, Вихрь ощетинивался и рычал.
Ваклин начал новую свою службу с любовью. Он не забывал ни о проверке нарядов, ни о питании бойцов, ни о заботе о животных. Уже с первых дней я почувствовал, что на заставе появился хороший хозяин.
По утрам я долго смотрел, как он обучал собаку, как та после выполнения его приказаний ласково тыкала свою морду в его зеленые галифе. Сердце мое наполнялось радостью. И в отряде все почувствовали, что на нашей заставе появился еще один опытный пограничник. Число задержанных нарушителей на нашем участке стало расти. Еще бы! Стоило Вихрю взять след, как Ваклин непременно задерживал нарушителя.
Острый глаз был у парня, это все видели. Часто, когда солдаты ходили ночью в дозор и натыкались на какое-нибудь сухое дерево или замечали проходившего близко кабана, многие из них невольно вздрагивали. А он, бывало, посмотрит на парней, и на устах его играет улыбка.
— Спокойнее, ребята! — говорил он товарищам. — Чем больше вы боитесь, тем сильнее дрожат ваши коленки, и поэтому сухие сучья громче хрустят под ногами. Так и нарушителя не услышите.
И это замечание не только успокаивало бойцов, но и воспитывало в них необходимые для пограничников навыки. Одновременно поднималось их настроение. Ваклин Петров так хорошо изучил участок заставы, что шел по ущельям и каменистым тропинкам, как по ковру.
— Товарищ капитан, — говорили мне часто бойцы, — наш сержант знает не только все звериные тропы, но даже расписание, по которому кабаны и серны идут на водопой.
Однажды из отряда позвонил начальник штаба.
— Бахчеванский, — сказал он мне, — у нас есть сведения, что в районе вашей заставы готовится перейти границу опасный нарушитель. Немедленно усиль наряды и обо всем докладывай мне.
Мы прочесывали район и днем и ночью, но ни на нашей территории, ни на другой стороне ничего подозрительного не обнаруживали.
Совсем уже успокоились, когда с левого стыка заставы Ваклин дал знак тревоги. Я тотчас же прибыл на место. Смотрю, сержант изучает следы прошедшего по тропе кабана.
— Товарищ капитан, — докладывал он, — примерно час назад по этой тропинке на нашу территорию прошел нарушитель.
Я посмотрел на следы — это были следы кабана.
— Ты по этим следам делаешь заключение,
— По этим, товарищ капитан, — ответил он спокойно.
Заметив мое недоумение, он поднялся и начал объяснять мне, как совсем несведущему человеку:
— По этой тропинке кабаны никогда не ходят. Плохо сориентировался бандит, очевидно, не очень грамотен, — сказал он и хитро улыбнулся. — Ведь ни к одному водопою, ни к одному болоту не ведет эта тропинка! А кроме того, посмотрите на расстояние между копытами, посмотрите на глубину следов. Таких кабанов у нас не бывает.
Признаться откровенно, чем дольше я смотрел на следы, тем больше убеждался, что они все-таки принадлежат кабану, испугавшемуся, видно, чего-то и сбившемуся со своего обычного пути. Я последовал за сержантом только для того, чтобы его не обижать. Вдруг Вихрь стал все настойчивее тянуть поводок и нюхать влажную землю. Уши собаки навострились, а шерсть на спине и хвосте встала дыбом. Потом он вдруг сильно стал чихать.
— Эх, негодяй, — пробормотал сержант, — порошком посыпал свои следы, но он совсем близко и никуда не убежит.
Только теперь мне стало ясно, что это действительно следы нарушителя, который терпеливо и осторожно преодолел большое расстояние, пользуясь копытами кабана.
Мы рассредоточились и стали окружать одну из горных гряд. Вскоре Ваклин уже вел к заставе здоровенного мужчину с высоко поднятыми руками, всего мокрого от пота. Рядом шел Вихрь, не сводя с бандита своих строгих глаз. А за ними шел младший сержант Кирчо и пес в руке кабаньи копыта.
Так шла жизнь на заставе. И Ваклин, и собака росли и мужали на службе.
Одно время Ваклин все чаще стал просить у меня разрешения спускаться в Барутин. Я его особенно не расспрашивал. От младшего сержанта я узнал, в чем дело. Одна молодая учительница из того села вскружила ему голову. Эх, что только не делает любовь! Бывало, наступит суббота или воскресенье, так парень места себе не находит. Смотрел, как он нервничает, но не корил его за это. Что же тут особенного, думал я, обзаведется наконец домашним очагом сирота и успокоится. Я оставался на заставе один, чтобы дать ему возможность пойти к своей девушке. За это я себя не укоряю. Но того, что негласно разрешал ему нарушать порядок — в одиночку ходить в село и возвращаться оттуда вдоль границы — никогда не прощу себе, до самой смерти. Недооценивал я действий врага, который только и ждал наших промахов.
Я никогда не верил в предчувствие, но в тот вечер мне было как-то не по себе. Долго ворочался в постели, стараясь заснуть. И вдруг до меня донесся душераздирающий крик часового:
— Товарищ капитан, товарищ капитан… Вихрь, Вихрь! — и, не ожидая моего приказа, ударил в колокол и объявил тревогу.
Я выскочил из дому и, посмотрев в сторону ворот, вздрогнул. По тропе на животе полз Вихрь. Весь залитый кровью, пес тащил в крепко стиснутых зубах фуражку сержанта.
Какие команды я отдал бойцам, не помню. Помню только, что когда я склонился над собакой, то она посмотрела на меня, как умирающий человек, который что-то хочет сказать, но не может. Две большие слезы покатились из ее лихорадочно горящих умных глаз, и фуражка хозяина выпала из пасти. Один из бойцов осторожно поднял Вихря на руки и понес в перевязочную, а мы бросились по кровавому следу спасать сержанта. Да, бросились, но было уже поздно. Нашли его в большом ущелье, на дороге, которая вела из Барутина к заставе. Холодный уже, Ваклин лежал с широко раскрытыми глазами, со стиснутыми зубами, в почерневшей от запекшейся крови гимнастерке. Несколько в стороне распростерся и его любимый конь Левчо. Из трех больших ран на животе и шее еще струилась кровь. Убийцы стреляли из засады и после этого быстро ушли через границу.