Руна на ладони
Шрифт:
Потом Олафсон молча подставил руку, принимая протянутые Ульфом четыре костяшки с рунами. Те, что оборотень подобрал возле тела Ауг. Уронил, рассматривая их:
— Одал, Тейвас, Урус и Альгис…
Руна наследная, руна копья, руна бури — а ещё лосиная, или руна божьей защиты, молча подумал Ульф, припомнив то, что в детстве рассказывал отец, обучая его письму.
Правда, руны, когда он их нашел, лежали перевернутыми. Выходит, их значение уже поменялось…
— Ты их понюхал? — задумчиво спросил Торгейр. — От костяшек пахло только той старухой,
— Нет, — бесстрастно ответил Ульф. — Но на них была кровь — а она смывает многие запахи. Кроме того, их мог разложить инеистый. Инеистые йотуны не пахнут.
— Значит, то ли колдунья сама разложила руны… — протянул сын конунга. — То ли это сделал йотун, который её убил. Тогда это ложный след. Что ты знаешь об этих рунах, Ульф? Говорят, волки называют их немного по-другому, не так, как мы.
Ульф на мгновенье задумался.
— Одал, или Отфил — это наследная руна. Означает полученное наследство… но если её перевернуть, то выходит уже потеря. Тейвас, или Тивар — руна копья. Означает удар, попадающий в цель. Перевернутая — промах. А Урус, или Урур — руна бури. Или руна грозы, дождя. Если её перевернуть, то, наверное, это уже затишье…
— Перед бурей, — вдруг уронил Торгейр.
И красивое, уверенное лицо его внезапно стало значительным. Ульф, по запаху уловив, что сын конунга собирается что-то сказать, замолчал.
— Кто-то затеял нечто большее, чем просто убийство конунга Эрхейма — а в смерти отца я после твоих слов уверен, — объявил Торгейр. — Как ты думаешь, кто может стоять за всем этим, Ульф?
Оборотень усмехнулся про себя — но на лицо его усмешка не вышла. Люди любят говорить много слов…
— Гудбранд, — бросил Ульф, зная, что именно этого от него ждет Торгейр.
Хотя на самом деле Ульф был уверен в одном — все случившееся младшему сыну конунга и не по зубам, и не по плечу. Но это дело людей, не его…
— Думаю, Гудбранд надеется, что станет конунгом вместо отца, — отрывисто бросил Торгейр. — Хотя возможно, что тут нечто большее. И Гудбранда лишь используют. Тогда за ним кто-то стоит. А что скажешь ты, Ульф?
Что тут можно сказать, кроме того, о чем и так болтает весь Нордмарк, нехотя подумал Ульф.
И проворчал:
— Гудбранд с детства дружен с Сигтрюгом, сыном твоей тетки Сигню и ярла Хёгни. А ещё говорят, будто Сигтрюг увлекается сейдом…
Торгейр решительно кивнул.
— Да, сейдом. Магией, которой недостойно заниматься мужчине и воину. Я слышал, что в поместье ярла Хёгни творятся странные дела. Мне нужно вернуться в Нордмарк, Ульф. Но ярл Ульвдан опасается нападения на Грюпанг. Только поэтому ты застал меня здесь с двумя драккарами… Ульвдан попросил время от времени заглядывать в гавань, проверять, как тут дела. И он не поймет, если я вдруг оставлю Хрёланд без этих кораблей. Ему ещё придется посылать драккары обшарить море к югу от Лафейских островов. И выяснять, как они смогли зайти так глубоко в наши воды, никем не замеченные.
Торгейр сделал паузу, затем объявил:
— Так
Ульф вдруг ощутил, как у него дернулась, задираясь, верхняя губа. Заметил сдержано:
— Но мы можем опять наткнуться на огненных. У Лафейских островов мне просто повезло. Один драккар — это слишком мало для сына конунга…
— Не прибедняйся, Ульф, — резко сказал Торгейр. — Это твой драккар, и его достаточно, чтобы доставить меня в Нордмарк. Кстати, я хотел бы ещё раз услышать рассказ о той битве с огненными. И во всех подробностях.
Ульф посмотрел на него равнодушно — хоть так и подмывало оскалиться.
Свейтлан на «Черном волке». Только Олафсона там и не хватает…
— Я сын твоего конунга, — негромко напомнил вдруг Торгейр. — И следующий конунг Эрхейма. Ты же хочешь и дальше служить в морской страже Эрхейма? Или решил опять стать вольным ярлом? Сам знаешь, как мало они живут. А то, что вольные добывают на кораблях инеистых, приносит им мало прибыли. Корабли торгашей до них не доплывают, и все по половинной цене скупают люди конунга…
По половинной — это ещё хорошо, подумал Ульф, вспоминая прежние деньки, когда он плавал на потрепанном кнорре вместе с братом отца, Бёрульфом. Там и оставшимся там, в северных водах, граничащих с морем вокруг Нифльхейма, земли инеистых йотунов.
— Я сейчас отправлюсь к Ульвдану, — спокойно сказал Торгейр. — Расскажу ему новости. А потом приду на твой корабль. Пополни запасы, если нужно. Но поторопись.
— Боюсь, на моем драккаре не найдется такого ложа, Олафсон, — грубо сказал Ульф.
И перевел взгляд в угол, на кровать.
— Ничего, переночую на нарах, вместе с твоими людьми, — бросил Торгейр. — Да, со мной ещё будет человек двадцать моей личной охраны. Но они могут лечь на палубе, наверху. Сейчас по ночам тепло, конец лета.
Придется запереть Свейтлан в каюте, решил Ульф. Два дня до Нордмарка… а что потом?
Показывать её Торгейру не хотелось. Тот начнет спрашивать, кто она, откуда. Где волк её нашел. Будет присматриваться…
Ульф стиснул клыки, внезапно осознав, что хочет запереть жену вовсе не из-за этого. Торгейр по-мужски красив — видный мужик, рослый, с ровными чертами лица. Из тех, что нравятся бабам. И сын конунга.
А ещё он из тех, кто может предложить Свейтлан защиту и немалое богатство — за её дар. И нет сомнений в том, что Торгейр все это предложит, как только узнает о ней правду.
Но при этом он может ещё и понравиться Свейтлан. Как человек, как мужчина.
В памяти Ульфа вдруг всплыло воспоминание — Свейтлан, разглядывающая возле причала в Нордмарке того красавчика, светлого альва. Её заворожено-восторженное лицо. Изменившийся запах…
А теперь другой красавчик, но уже человек, без зверских привычек светлых альвов, окажется рядом со Свейтлан. На его драккаре.