Running Man. Как бег помог мне победить внутренних демонов
Шрифт:
В последнее воскресенье мне разрешили выйти из центра, чтобы со знакомым пробежать Скай-Клайм – забег длиной 12 километров до пика Олласон в прекрасном парке у Салинаса. За время терапии я бегал только один раз и ощущал себя пополневшим и не в форме. Когда раздался выстрел, я устремился вперед и почти два километра держался в голове бегущих. Все шло великолепно, пока не начался подъем на холм, и тогда я понял, что дело плохо. Я испробовал все трюки: смотрел далеко вперед, а не под ноги, сокращал шаг, поднимал выше руки, – но все было бесполезно. В моих квадрицепсах накапливалась молочная кислота, и я отчаянно глотал воздух. Я ничего не мог поделать и замедлял темп, а мимо пробегал один участник за другим. Наконец мне пришлось перейти на шаг.
Я
Но вместо того чтобы ощущать себя униженным и проигравшим – особенно когда мимо просеменила годившаяся мне в бабушки женщина, крикнувшая: «Держись! У тебя получится!» – я испытал новые, неведомые мне чувства. Я ощутил себя чистым. Мой организм был свободен от наркотиков и алкоголя. Ничто не заглушало боль, не смазывало попытки. На вершине холма дорога выровнялась, и я снова побежал. Я пересек финиш одним из последних, а потом стоял под ветерком и разглядывал уходящие к заливу Монтерей желтые и серо-зеленые холмы. Зима выдалась сухой; до первых синих люпинов оставалось еще несколько недель. Но тогда эта местность показалась мне необычайно прекрасной: голая и пустая, но готовая вот-вот расцвести.
Глава 4
Под конец двадцать восьмого дня пребывания в «Бикон хаузе» я вышел из его ворот и пообещал себе сохранять трезвость. Каждый день я посещал собрания «Анонимных алкоголиков». Также я занялся бегом, не столько из любви к бегу – это пришло позже, – сколько потому, что он давал мне ощутимое подтверждение того, что я поступаю хорошо. Я записался на марафон в долине Напа: отчасти чтобы узнать, каково это – бегать трезвым, и отчасти чтобы проверить, подхожу ли я для Бостонского марафона. На финише меня, пробежавшего дистанцию за три часа семь минут, приветствовала мать, а через пять недель я стоял на стартовой линии в Хопкинтоне, штат Массачусетс. Еще через неделю я снова принял участие в марафоне Биг-Сур, на этот раз трезвым, в составе группы «сороконожка» из тринадцати державшихся за резиновый трос человек. Такие «сороконожки» – распространенное явление на коротких забегах вроде «От Залива до Прибоя 12K» в Сан-Франциско, в которых многие участвуют просто ради забавы; мы решили стать первой «сороконожкой» на Биг-Суре. Три члена команды сошли с дистанции, а оставшиеся десять финишировали менее чем за три часа тридцать минут, выполнив поставленную цель. По пути мы дважды останавливались, чтобы сообща помочиться. Фотография нашей «сороконожки» была опубликована на задней обложке журнала Runner’s World. Друзья меня поздравляли, и даже отец, казалось, проникся моей целеустремленностью и желанием сохранять трезвость.
Быть трезвым оказалось потрясающе. За сорок пять дней я пробежал три марафона, и все с неплохими результатами. На работе и дома дела тоже шли хорошо. Я придерживался программы «12 шагов». Так прошло пятьдесят дней, затем шестьдесят и семьдесят. На девяностый день я получил жетон за трезвость и ошибочно воспринял это как своего рода выпускной, как подтверждение того, что я полностью исцелился и все держу под контролем. Затем, по не вполне понятным мне самому причинам, я отошел от программы. Перестал звонить своему спонсору и ходить на собрания.
Я занялся бегом, не столько из любви к бегу – это пришло позже, – сколько из-за ощущения, что поступаю хорошо.
Вместо этого я сосредоточился на деньгах. Мы тогда только узнали тревожную новость о том, что
– Ты только что нашел то, в чем силен. Зачем все портить? – спрашивал отец.
Пэм напомнила мне, что на ранних стадиях трезвости не рекомендуется совершать радикальные перемены в жизни. Я же, как обычно, подумал, что общепринятое мнение не для меня, и уехал с Джо в Оклахома-Сити.
В конце каждого дня, после занятий, большинство парней шли в бар, а я оставался в мотеле. В последний вечер ребята убедили меня пойти отметить окончание курсов. Я подумал, что не будет никакого вреда в том, чтобы повеселиться вместе с ними, – в конце концов, можно же просто пить воду. Я сел за стойку, и кто-то поставил передо мной рюмку текилы. Я смотрел на нее несколько секунд. Мне очень хотелось выпить, но я понимал, что этого делать нельзя.
Получив жетон за трезвость, я ошибочно воспринял это как подтверждение того, что полностью исцелился и все держу под контролем.
С другой стороны, как еще доказать, что я могу контролировать себя и выпивать как нормальный человек? Это была идеальная возможность показать окружающим «нового себя». Я взял рюмку, выпил ее одним махом и ощутил приятное тепло, которое, словно быстро горящий фитиль, пронеслось по моему телу от головы до самых ног. Я попросил еще рюмку, затем пива, и еще пива, и еще рюмку, а затем уже не помню, что происходило. На следующее утро я проснулся, страдая от похмелья и от осознания того, насколько быстро я поддался желанию. Сдался без боя, как будто и не было шести месяцев борьбы с собой. Я устыдился своего поведения, но хорошо, что об этом срыве мало кто знал из близких. О нем не знали ни Пэм, ни отец, и я не собирался им рассказывать. Поскольку пить больше я не планировал, не было и причин делиться своей тайной.
Вернувшись в Калифорнию, я захотел проверить свои новые навыки по починке машин и начал обзванивать дилеров. Однажды мне удалось пробраться в офис управляющего крупнейшим дилерским центром «Хонда» в Центральной Калифорнии. Я сказал ему, что предлагаю услуги, которые сэкономят ему много денег, и что готов провести бесплатную демонстрацию. Он заинтересовался достаточно, чтобы дать мне ключи от машины с вмятинами и показать свободное место на парковке. Мне нужно было где-то уединиться: метод, который я собирался продемонстрировать, считался строго охраняемой тайной.
И вот я принялся за работу. Потребовалось несколько минут, чтобы понять: двухнедельное обучение было всего лишь кратким вводным курсом. Я никак не мог дотянуться рукой до вмятины через оконное отверстие. Для этого потребовалось бы снять дверь. Вскоре разобранная дверь лежала на асфальте, и я наконец-то приставил специальный инструмент к нужному месту изнутри. Но мои неуклюжие попытки только еще больше все испортили.
Увидев управляющего, я бросился ему наперерез, чтобы не подпустить к машине.
– Почти готово! – крикнул я. – Осталось совсем немного.
Я не знал, что делать. Мне стало плохо. Я пошел в туалет и по пути заметил у двери в кабинет управляющего стойку с ключами. Мне было известно, что каждой машине на стоянке соответствует свой номер на бирке ключа. У меня родилась идея. Я вышел наружу и посмотрел номер бордового «Аккорда», как две капли воды похожего на тот, что мне поручили отремонтировать. Собрав испорченную машину, я припарковал ее как можно дальше от демонстрационного зала. После этого поменял ключи и подогнал новую машину к главному входу, как раз тогда, когда из него выходил управляющий.