Руны Одина
Шрифт:
– Знаешь, жаль, что вы ещё не придумали психиатров. – Санька решительно оттолкнула его. – Тебе бы не мешало обследоваться… – И под его смех пошла к конюшне. Настроение упало. Диего со своими вечными намёками и сальностями был как зараза, отравляющая мысли и чувства. Она не забыла про лисицу, и не забыла слова Ужара о людях, которые своими грязными словами пятнают всё вокруг себя. Диего был один из таких людей. После того раза у неё появился иммунитет к подобным вещам, но всё равно было неприятно – словно в коровью лепёшку вступила босой ногой. И ещё она боялась, что он такими же намёками отравит отношение её спутников к ней. Она боялась общения Диего с её друзьями, особенно приватного, и пыталась по мере сил ему мешать, так что… какой-то клин он между ними уже вбил. Если, конечно, Хара был
– Ты моя хорошая скотинка… – Приветствовала она потянувшегося к ней с коротким радостным ржанием коня. Этот ритуал у них был обязателен, каждое утро она приходила к нему и целовала в нос, позволяя потом проводить губами по лицу, и угощала солёным хлебом. На зависть своим спутникам, она никогда не стреноживала и не привязывала своего коня на привалах, он и без того ходил за нею, как пёс, и как пёс же, охранял и был опасен для потенциальных обидчиков. Были и неудобства – чистить его Саньке приходилось самостоятельно, другим он не давался, разве что Россомахе. Ну, и зависть, конечно… Его уже дважды пытались у Саньки украсть, наивно полагая, что он так же привяжется и к новому хозяину.
– Чёрные животные, – говорил Саньке хозяин постоялого двора, любитель поболтать, невысокий и улыбчивый шорец, чьё смуглое лицо было покрыто тонюсенькими морщинами и собиралось в гармошку, когда он улыбался, – они, они особенные. Всё равно, пёс ли, конь, – конь, или козёл, они духи, духи, понимаешь? Есть деревья – деревья, в лесу, они просто деревья, а есть – Деревья, в них дух. Дух! Ты вот идёшь по лесу, – идёшь: деревья, деревья, – он отчаянно жестикулировал и даже имитировал верхней частью туловища беспечную походку лесного гуляки, – и вдруг: Дерево! Ты его видишь, понимаешь – видишь. Вот всё деревья, деревья, ну, и деревья. И вдруг какое-то одно дерево ты – видишь! Это дерево-дух. Остальные деревья – дрова, дрова, так, а это: это боги отметили и поставили. Охотники Уй такие метят: метят, ленты привязывают на ветки, знаки. Так же животные. Вот взять табун: табун. Кони всякие, кони, кони, а глаз выхватит одного, двух – и всё. И всё. – Говорил он быстро, торопливо, очень страстно, в глазах его горел огонёк искренней веры в свои слова и искреннего же желания обратить в неё весь мир. – Твой конь – конь, – он не конина, он дух!
– Да и про людей такое сказать можно. – Задумчиво заметила Санька. – В толпе тоже взгляд только два-три лица выхватывает, и не обязательно красивых.
– Да! – С жаром подхватил хозяин. – Да!!!
Россомаха присел рядом на лавку, налил себе рябинового вина, спросил:
– Всё брешешь, Барсук? Ох, и хорошая у тебя рябиновка.… Уезжать не охота.
– А вы поживите – поживите. – Оживился хозяин. – Светлая кыдым так смеётся, – смеётся, что на душе радостно. Все мои домочадцы улыбаться чаще стали, и мне – мне весело. Я с вас и денег не возьму.
– Рады бы, да надо ехать. – Россомаха встал. – Нужда гонит. Завтра на рассвете выезжаем. Вечерком растопи мыльню пожарче, а сейчас бы кузнеца хорошего пригласить, пусть копыта коням посмотрит.
– Сейчас мальчишку пошлю своего. А вы чего хотите? Я бы вам рассказал – рассказал, я округу хорошо знаю, я аж за Камни ходил, по молодости – то, когда ноги носили.
– У нас есть проводник. – Хмуро сказал Россомаха. – Уж какой есть, такой есть. Но совет твой не помешает… – Они какое-то время беседовали о том, какие есть в окрестностях тропы, какие водятся опасные звери и духи, а Санька сидела, потягивала рябиновку и смотрела по сторонам. Как только запахло близкой весной, в помещении, как правило, душном и полутёмном, сидеть совсем не хотелось. Хоть и прохладно ещё было, а всё же на солнышке и дышалось веселее, и просто находиться было приятнее. Дети, которых здесь было много, хоть и непонятно, чьих, уже затеяли возню с визгом и гамом; Чен что-то показывал им, счастливый и чумазый так же, как и они, приняв участие в их возне. Санька уже не первый раз наблюдала, как он затевает игры с местной ребятней, и её всегда поражало, как быстро они находили общий язык. Невежественные ребятишки прекрасно его понимали, тогда как его друзья и Санька несколько месяцев учились этому.… Подперев щёку рукой, Санька наблюдала за их играми, в пол уха
– И как тебе не надоест? – Спросил как-то Диего, привалившись к косяку и ковыряясь в зубах щепкой. – На каждом постоялом дворе, в каждой крепости ты привечаешь какого-нибудь дурачка и нянчишься с ним… Правда, надо признать, это даёт неплохие результаты. Все они тебе готовы бесплатно последнее отдать.… Научи, как ты это делаешь?
– Тебе не понять. – Холодно ответила Санька. – Прежде всего, уясни одну вещь: они не дурачки. Это прекрасные и добрые люди, которые мне нравятся, и с которыми мне приятно общаться. А им приятно общаться со мной.
– А где ты Росомаху и Хару подцепила?
– Я не хочу с тобой обсуждать моих друзей. – Санька резко встала. – Пусти, я пойду. – И, так как он заступил ей дорогу и нагло надвигался на неё всей тушей, она раздельно произнесла:
– Пусти; я ссать хочу.
Приём был проверенный, ещё со студенческих времён: он тут же шарахнулся в сторону.
На рассвете было ещё морозно. Источенное капелью кружево льда хрупко ломалось под копытами коней; не смотря на холод, пахло весной, воздух был влажным, прозрачным и вкусным. Как оно обычно водится, с вечера решили лечь спать пораньше, чтобы с утра выехать отдохнувшими и бодрыми, и как всегда же, пол ночи проболтали, проиграли в нарды и проржали. Теперь все зевали, не скрываясь, Санька, всегда тяжело встающая, ворчала и фыркала. Они покидали последний цивилизованный уголок; дальше лежали пустынные земли, где редко-редко им могли встретиться охотники и их кочевья. Четыре лошади везли поклажу, в том числе лёгкую юрту, запасные тёплые вещи, оружие и доспехи Росомахи, таки успевшего принарядиться, продукты и овёс. Собственно, только теперь их новое путешествие и началось.
И по первости протекало даже приятно. Отчаянно пели птицы, солнышко припекало, Россомаха развлекал Саньку, рассказывая что-то из своего бурного прошлого, и она то и дело заливалась звонким смехом. Местность, как и прежде, была сказочно красива, даже не смотря на голые грустные леса и пятна снега и оголившейся земли; в ярко-голубом небе сверкали белые перья облаков. Даже Диего не раздражал: ехал впереди и напевал своим сказочным голосом какую-то довольно приятную песенку. В обед, расположившись на ярко освещённом солнцем каменном уступе, они ели и любовались обширной долиной, раскинувшейся внизу, на которой паслись олени. Санька уже знала, что лечебные свойства их молодых рогов известны с незапамятных времён – даже сейчас считалось, что это древний рецепт от кучи хворей. Россомаха и Хара вяло обсуждали возможность добыть несколько таких рогов для продажи, и Санька их отговаривала: в конце концов, вернутся они не скоро, зачем зря губить животных?..
– Здесь красиво так. – Говорила Санька. – Почему люди здесь не живут?
– Духи злые, ревнивые. – Пояснил Россомаха. – Здесь много таких мест. Люди приходят, охотятся, собирают мёд, другое – и уходят. Жить здесь духи не дают. Как ни старайся их задобрить, они всё равно берут дань кровью. А не то поражают безумием, и люди делаются, как звери, муж на жену, брат на брата руку поднимают…
– Чушь. – Фыркнул Диего. – Если люди собачатся промеж собой, духи тут не при чём. Это люди – собаки. В земле и природе нет зла, оно всё в нас.
– Не обобщай. – Возразила Санька. – И потом, ты же Сын Солнца, ты имеешь дело с магией, с духами, как ты можешь это отрицать?
– Вот потому, сладкая моя, я и говорю так, что знаю. Духам на нас плевать, они сами по себе. Они только способны усугубить то, что человек принёс с собой и обернуть против него, но по своей прихоти зла не сотворят. Поверь: я знаю.
– Страшно небось, – заметила Санька, – в земле духов?
– А тебе? – Покосился он на неё.
– А я за собой ничего особенного не знаю.