Русь (Часть 1)
Шрифт:
– Настасья!
– крикнул он тем тоном, каким зовут на расправу.
Настасья пришла, вытирая грязные руки о подол сарафана, и остановилась около двери.
– Ты что же, исполнила то, что я тебе приказывал?
– сказал хозяин, твердо и испытующе глядя на нее.
– Убирала в комнате?
Настасья ничего не ответила и стала водить глазами по комнате, как бы не зная, в чем ее вина, и стараясь отыскать ее прежде, чем на нее укажут.
– Ну?
– Да я все тут перетерла и картины перетирала,
Митенька посмотрел на столы. На гладкой поверхности дорогого красного дерева видне-лись дугообразные засохшие грязные мазки от мокрой тряпки и следы точно от когтей какого-то страшного животного. Это Настасья зацепила своим ногтем, когда вытирала.
– Варвар!
– вскрикнул хозяин.
– Понимаешь? ты - варвар... Это что? сказал он, необыкновенно быстро подойдя к столу. Он ткнул пальцем в продранные полосы и взглянул на Настасью.
– Оцарапано чем-то...
– Не чем-то, а твоими когтями. Что же ты и возишь по дорогой вещи грязной мокрой тряпкой? У тебя есть соображение?
– А кто же его знал: стол и стол; я почем знала?
Хозяин несколько времени молча смотрел на нее.
– Вот вы мои два сокровища, - сказал Митенька, продолжая смотреть на Настасью с тем же выражением, точно надеясь пробудить в ней сознание своей вины и раскаяние.
– Вот тут и попробуй с вами что-нибудь начать. Но нет, это вам не с кем-нибудь, я вас образую. А это что такое?
– вдруг с новой силой воскликнул владелец, случайно остановив взгляд на картине. Картина была повешена кверху ногами.
– Что это такое?
– Ну, картина...
– Не "ну, картина", а просто картина, сколько раз говорить. Но как она висит?
– Как висела, так и висит, - сказала Настасья, угрюмо и недоброжелательно посмотрев на картину.
– Господи боже мой, какая же это непроходимая безнадежность!
– сказал хозяин, сложив руки на груди и глядя в упор на Настасью. Настасья посмотрела на хозяина и, заморгав еще чаще, - отчего ее низкий лоб покрылся складками, точно от бесплодного напряжения мысли, - отвела опять глаза в сторону.
– Когда же ты ухитрилась ее так повесить?
– На другой день после Николы перетирала.
– Это она уже целую неделю так висит у тебя?
– А вы что ж не скажете?
– Что ж тебе говорить... во-первых, я только сейчас заметил, а потом я просто не представ-лял себе всего твоего... великолепия, - сказал хозяин, не найдя другого слова.
– Ну, что же ты стоишь? Поправляй.
Настасья неохотно подошла к картине и подвинула ее на гвоздиках несколько вправо.
– Что ты делаешь?
Настасья испугалась и подвинула картину совсем влево.
– Ох!
– сказал в изнеможении Митенька и даже сел. Настасья оглянулась на него, не отнимая рук от картины.
– Кверху ногами висит, кверху ногами. Понимаешь
– Веревочка-то в эту сторону длинней была, я и думала, что тут верх, сказала Настасья, став своими валенками на шелковую обивку кресла, чтобы перевесить картину.
Митенька хотел было крикнуть на нее, но только махнул рукой и сказал вразумительно:
– По картине смотрят, а не по веревочке. И потом, изволь из парадных комнат убрать все эти корзины с грязным бельем и весь хлам, который ты туда натащила, а то все это у меня полетит... Поняла?
– А куда ж их девать?
– Что же, значит, в чистые комнаты валить?
– Да там просторно.
Митенька несколько времени смотрел на нее.
– Что, если тебя одну пустить в хороший дом, во что ты его превратишь?
– сказал он.
– А что ж ему сделается...
– То же, что ты сделала с моим домом. И боже тебя сохрани, - сказал хозяин, несколько торжественно поднимая палец, как бы заклиная Настасью, если я с завтрашнего дня увижу хоть один горшок на балясинке или тряпку. А потом - помои? Что же ты, с ума сошла? и льешь всякую дрянь прямо с порога и из окна.
– Да я делый год выливала.
– Митрофановский дурацкий ответ. Тем хуже и возмутительнее, что тебе самой ни разу не пришла мысль о том, что ты разводишь заразу около дома.
– Я заразу не развожу, - сказала обиженно Настасья и пошла было к двери, обойдя стоявшего на дороге хозяина.
– Стой! выслушай сначала, а когда тебя отпустят, тогда можешь идти. Обедать подавай в столовую и накрывай стол как следует, как у людей делается, а не по-собачьи. И вообще запом-ни, что теперь тебе не будет так легко сходить все с рук, как до этого сходило. Можешь идти.
Нужно было сходить к Житникову. Митенька поморщился, как он всегда морщился перед всяким неприятным усилием. А неприятно было вообще всякое усилие.
– Не хочется идти к этому мещанину, - сказал он, но сейчас же, как бы стряхнув с себя что-то, взял фуражку и пошел.
– Реальная жизнь требует усилия, значит, нужно сделать это усилие.
В состоянии этой решимости он вышел на двор, и глаза его сразу наткнулись на телят, бродивших около дома. И Дмитрий Ильич, решивший отстаивать каждую пядь своего права, вскипел гневом:
– Да что за проклятые! Нет уж, теперь я спуску не дам. Все бока обломаю без всяких протоколов! Митрофан, гони, не видишь!
– крикнул он, увидев Митрофана, неспешно шедшего по двору.
– Да это свои, - сказал Митрофан.
– Так что же ты не скажешь?!
– крикнул с досадой хозяин и пошел к Житникову.
Митрофан посмотрел ему вслед и, с усмешкой покачав головой, сказал:
– Голова-то не дюже крепка...
Вдруг хозяин, что-то вспомнив, повернулся на полдороге к Митрофану.