Русь (Часть 1)
Шрифт:
И так как эти воспоминания, эти картины раннего утра и сонной усадьбы, - когда она бродила одна после бала, - ей были по-новому дороги, то она в первое время как-то замкнулась и избегала вечно не прекращающегося смеха и оживления, которые были там, где находились Маруся и Вася. Ей казалось оскорбительным, если бы она после того вечера на другой же день стала веселиться, смеяться и танцевать. Она инстинктивно берегла в себе редкое и дорогое, точно боясь его заглушить и обесцветить частым повторением.
Она в таком настроении любила уходить на скамеечку перед закатом и сидела там, подпер-ши
В эти минуты она жила, - как ей казалось, - своей особенной, непонятной и недоступной ни для кого жизнью.
Иногда Николай Александрович, проходя мимо в своей домашней бархатной куртке со шнурами и увидев Ирину, сидящую одну, подходил к ней и, лаская ее своей стариковской сухой рукой по щеке, говорил:
– Аринушка, ты что здесь опять притихла, как монашенка?
Ирина молча виновато-ласково улыбалась и, поймав, целовала большую отцовскую руку.
– Мне хорошо...
– говорила она, краснея.
– Ну сиди, сиди, - говорил Николай Александрович и, фыркая через усы и поглаживая их, шел по комнатам, как бы оглядывая, все ли в порядке; подходил к окну и, отодвинув штору, смотрел в сад.
Это было самое благополучное время семьи, когда все были здоровы, все были дома. Роди-тели были счастливы мирной догорающей старостью среди молодого выводка семьи, радушия и дружбы соседей.
Казалось, что этой семье ничто не угрожает в ее мирном деревенском углу и что придет время, когда старички, дожив до глубокой старости, мирно заснут вечным сном на руках дочерей и внуков...
XX
Через три дня после бала Ирина проснулась рано и, лежа в своей комнате с открытыми глазами, смотрела на стену, на которой дрожал утренний узор от пробивающихся сквозь ветки сада лучей солнца.
Она видела странный и приятный сон. Еще в полусне она старалась не забыть его. И ей казалось, что она запомнила его. Но когда она проснулась совсем, от нее ускользнули все подро-бности и она помнила только что-то неопределенное, смутное, где самое главное и приятное было то, что она летала по воздуху, но не на крыльях, а одним внутренним усилием. При этом она испытывала такое острое и такое ясное наслаждение, что оно оставалось у нее несколько времени даже после пробуждения. И она, лежа, старалась еще и еще возобновить или продол-жить это ощущение.
Под влиянием ли сна или просто случайно, она чувствовала себя необычайно легко. Взяв простыню и полотенце, она пошла купаться и на бегу обняла в коридоре и закружила няньку, схватив ее сзади.
– Ой, ну тебя, испугала до смерти...
– сказала нянька, улыбаясь на свой испуг.
Ирина выбежала в сад. Блеск солнца, свежесть, прохлада в сырых уголках сада обрадовали ее, как неожиданность. Она была в том счастливом состоянии, когда ко всем людям чувствуется расположение, беспричинная любовь, хочется окликнуть, поздороваться и сказать что-нибудь приятное.
Она искупалась в свежей холодной утренней воде, потом прошла по бугру посмотреть, как бывало в детстве, цветет ли под рожью
Ирина даже заметила то место, где клубника цвела особенно сильно, около дикой груши, - и, покрыв голову от жаркого солнца сырым полотенцем, пошла по меже между рожью к парку.
Когда она входила в прохладную тень боковой липовой аллеи, мимо которой, по другую сторону сухой канавы, проходила проезжая дорога, она вдруг увидела мелькнувшую за деревья-ми на дороге белую фуражку. Вскочила на канаву и, раздвинув руками ветки орешника, неожи-данно встретилась глазами с Митенькой Воейковым, которого она мгновенно узнала.
– Вы?..
– вскрикнула она весело, почти обрадованно, и перескочила через канаву, забыв снять с головы полотенце. Она подбежала к нему так просто, как будто они были давно знакомы. Она подбежала бы ко всякому в этом настроении с такой свободой и открытостью. Но с лицом и всей фигурой Митеньки у Ирины, кроме этого, связывалось впечатление о том чудесном вечере и ужине на рассвете.
– Как странно... Вы-то откуда взялись?
– сказал Митенька, успев подхватить при прыжке ее руку и держа ее в своей.
– Я купалась. А вы?
– Мне вздумалось пройти пешком к Валентину Елагину, - сказал Митенька.
Они смотрели друг на друга с радостными улыбками, в которых было почти недоумение, - отчего так просто и хорошо они встретились, как свои. Как будто они, стеснявшиеся и даже избегавшие друг друга вначале, теперь сблизились за то время, какое не виделись.
– Как хорошо, - сказал Митенька.
– Удивительно!
– ответила с веселым недоумением Ирина.
– А бал помните?
– спросил Митенька, когда они, перепрыгнув через канаву, пошли по испещренной утренними тенями дорожке.
– Да как же нет!
– сказала с порывом Ирина.
– Я все помню, все до мелочей, - приба-вила она, крепко сжав руки и сощурив глаза, как бы и теперь вглядываясь в подробности воспоминаний о бале.
– И рассвет?..
– Так вы тоже это заметили? Именно - и рассвет!..
– И ветку сирени?..
Ирина подняла брови, как при упоминании о предмете, о котором она как раз и не помнит.
– Ах да! У меня была ветка сирени.
– Ветка белой сирени...
– сказал Митенька.
– Нет, это удивительно, что ведь здесь совсем нет какой-то глупой влюбленности, - сказал он, - а это... это что-то так просто и хорошо, что - чудо!
– В том-то и дело!
– сказала Ирина, кивнув с улыбкой головой, как будто в этом именно и была приятная странность этой встречи.
– Это все началось со сна... Я видела сон, - прибавила она, засмеявшись при виде удив-ленного лица, какое сделал Митенька, не поняв в чем дело.
– Какой сон?
Ирина рассказывала, идя по дорожке и оживленно повертываясь на ходу к Митеньке Воейкову.
– А! Это ощущение я знаю... Нет, но как странно, - сказал он, остановившись и с удивлением вглядываясь в лучистые большие глаза Ирины, которая несколько наивно и удивленно раскрыла их, еще не понимая, про что он говорит.