Русь (Часть 1)
Шрифт:
– Опять вроде нашего, значит? Что за причина?
– Та и причина, что не любят эти места народа, - сказал Степан, разминая какой-то ремешок на колене.
Все стояли молча вокруг него, уныло глядя на этот ремешок.
– Больше, говорят, пяти лет не выдерживает.
– Хоть бы пять лет попользовался, чтоб сама рожала, не гнуть бы спину.
– У нас вот тоже, - сказал Софрон, - мужики землю купили, так первые три года без навозу, без всего рожала, а потом с чего-то вся зачиврела и сошла на нет.
–
– Судьба, милый, судьба, - сказал кровельщик, - ежели тебе в чем-нибудь не судьба, так хоть ты лбом разбейся, все равно ничего не будет.
– Может, слова нужно какие знать?
– сказал Фома Коротенький.
– Ежели на плохие места попал, то тут хоть какие слова знай, все равно, видно, ничего не будет, - сказал Андрей.
– Что тебе господь положил, над тем и трудись, - сказал Тихон, долго молчавший, стоя сзади всех, опершись грудью и седой бородой на свою высокую палку и ни к кому не обращаясь. Кузнец с раздражением оглянулся на него, с досадой плюнул и ничего не сказал.
– Господь повелел от трудов своих и от земли кормиться. И где ты родился, там и умирай.
– Да, черт!
– вскрикнул, не выдержав, Захар, - как же от нее кормиться, когда она на нет сошла и не родит ничего?
– Там и умирай!
– повторил как бы про себя старик Тихон, и глаза его, не обращая внима-ния на Захара, смотрели вдаль, где синели полосы дальних лесов.
– А какой там народ-то?
– спросил у Степана Фома Коротенький, которому хотелось дослушать до конца.
– Народ там всякий, только совсем другой, - ответил Степан.
– Мы вот, скажем, навоз нынче не возим, потому боимся, как бы мои труды соседу не достались. А там этого не боятся: ты за меня, я за тебя...
– А сам за себя никто...
– подсказал Сенька.
– ...И вот, милый, живут все дружно, по справедливости, - говорил Степан ласково. Он сидел в середине всех на завалинке и говорил это, ни к кому не обращаясь, а глядя в пространст-во. И лицо его было такое ласковое, умиленное и светлое, точно он видел перед собой не бугры, изрытые рвами, а эти хорошие места, где все хорошо и все люди хорошие и справедливые.
– И судить там тоже не судят. Если докажешь, что тебе нужно было украсть, потому что у самого нету, то тебе сейчас выдадут без всякого разговору.
– Это мое-то кровное выдадут?
– спросил беспокойно Иван Никитич, отшатнувшись от Степана и с изумлением глядя на него.
– Какое твое кровное?
– сказал, не понимая, Степан.
– К примеру говорю. Ежели у меня украли, то мое и отдадут?
– Нет, из общего.
– Из общего, это пускай. Только моего не касайся.
– Эх, кабы разбогатеть, мы бы и тут такие хорошие места устроили, что беда...
– сказал Николка-сапожник, ударив себя сложенным картузом по колену.
– Устроим!
–
– На старом месте не устроишь, свежее надо, - сказал кто-то, вздохнув.
– Там все на свежих местах делают, - сказал Степан кротко, - там из-за бугра судиться не будут, а как перестала земля рожать, сейчас и переходят на свежее место.
– А часто переходят?
– спросил Иван Никитич.
– Часто, - ответил Степан, - как земля начнет сходить на нет, так переходят.
– Это пока тут соберешься, у них и там все на нет сойдет, - сказал в нетерпении кузнец.
Все замолчали и долго сидели. Сумерки уже спустились над деревней. Роса сильнее пала на траву, и ребятишки уже привязывали к ракитам около изб лошадей, чтобы ехать в ночное. А мужики все сидели на завалинке, на бревнах и думали о такой земле, где работа легкая, всего много, рубежей никаких нет и работают все друг на друга, как братья.
XXX
Дмитрий Ильич, ушедший часа на два, как он сказал, к Валентину Елагину, бесследно пропал, и Митрофан в первый раз очутился в таком положении, где он должен был проявлять инициативу.
Плотника и столяра он привел, как было приказано, и велел им подождать около кухни, так как хозяин сейчас должен был вернуться.
Плотники, сбросив с плеч свои мешочки и ящички с инструментами, присели подождать и покурить, а Митрофан пошел ходить по двору с тем своим обычным видом, с каким он обычно ходил, точно искал что-то.
Предстояло привести усадьбу в хорошее состояние. Для этого нужно было произвести мелкий ремонт, вроде починки двери и карниза, потом поправить и кое-где заново поставить балясник, посбросать грачиные гнезда с берез и разделать цветник.
Чем больше Митрофан ходил, тем больше набиралось дела. Приняться за все сразу, как он обыкновенно делал, здесь не было никакой возможности. Поэтому, походив, покурив на чурбач-ке около каждого дела, он наконец встал, поплевал на папироску и на руки, потерев их одна об другую, и сделал плечами такое движение, как будто перед началом дела расправлял члены.
Начал он с самого легкого и веселого - со сломки. Ребятишек заставил лезть на гнезда и разорять их, а плотников - ломать балясник.
– Вот тут и вам кстати работа пока найдется, - сказал он плотникам, позвав их к балясин-ку, - а тем временем и хозяин подойдет.
– Это можно, - сказали плотники, сбросив на траву с плеч свои кафтанишки и тоже поплевав на руки, - работа веселая; строить охотников не найдешь, а ломать - все с удоволь-ствием.
И правда, когда они, затянув дубинушку, стали раскачивать подгнивший на своих столбах решетчатый балясник, с деревни, увидев, что тут ломают, прибежал Андрюшка босиком и в фартуке, карауливший соседний сад, потом мальчишки, и стали работать всем народом.